Предательство. Утраченная история жизни Иисуса Христа - Уильям Майкл Гир

Эль

14 нисана 3771 года

Мой дом находится на другом конце города от дворца первосвященника на горе Сион, и мне приходится во весь опор скакать по извилистым улочкам Ерушалаима, чтобы добраться туда. Проехав последний поворот, я вижу перед собой изящные бастионы дворца, сложенные из громадных, искусно обтесанных камней. Все окна дворца светятся, там, наверное, горят сотни масляных светильников.

Я придерживаю свою Молнию, заставляя ее перейти с галопа на рысь, проезжаю сквозь ворота и пересекаю огромный внутренний двор, вымощенный камнем. Быстро соскакиваю с лошади и привязываю ее к расположенной у стены длинной коновязи, где уже стоят десятки других лошадей. Широкими шагами иду к массивной входной двери.

Посреди внутреннего двора у костра сидят несколько мужчин. Они разговаривают и смеются. Все в форме храмовой стражи, кроме одного рослого человека.

Я едва не спотыкаюсь, узнав в нем Кифу. Он сидит здесь с храмовыми стражниками после всего того, что случилось этой ночью?[71]

Я не останавливаюсь, чтобы поговорить с ним. Он тоже не смотрит в мою сторону. Я взбегаю по ступеням к массивным дубовым дверям, где пылают зажженные факелы и стоят двое охранников.

Интересно. Какой-то час назад Кифа отрубил мечом ухо одному из стражников, посланных, чтобы арестовать Иешу а. А теперь он сидит здесь, нимало не опасаясь возмездия, улыбаясь и болтая с его приятелями.

Послав девушку-служанку за кувшином воды, я поднимаю руку, приветствуя стоящего у дверей охранника.

— Пожалуйста, входи, — говорит он.

— Благодарю тебя, Александр, — отвечаю я, проходя внутрь.

Один из слуг Каиафы, пожилой мужчина почтенного вида, не знаю его по имени, тут же идет навстречу мне. На нем светло-зеленая льняная туника, перетянутая плетеным кожаным шнуром.

— Они в зале Совета, господин. Пожалуйста, сюда.

Я позволяю ему провести себя по коридору, хотя и сам хорошо знаю дорогу, не хуже любого другого члена Совета семидесяти одного. Роскошь дворца Каиафы ошеломляет меня всякий раз, когда я в нем бываю. Все здесь представляет собой уменьшенную копию отделки Храма: потрясающие мозаики со сложнейшим узором, перемежающиеся изображениями животных и растений — львов, быков, пальм, — венков роз и херувимов. Стоящие через равные промежутки роскошные, инкрустированные драгоценными камнями резные деревянные панели высотой в десять локтей, на которых вырезаны имена двенадцати колен Израилевых. Канделябры из оливкового дерева с множеством масляных светильников, отделанные чистейшим золотом. Они ослепительно сверкают в сиянии светильников. Перед самой дверью в зал Совета, в юго-восточном углу, стоит огромная чаша, именуемая «расплавленным морем». Она наполнена водой и покоится на спинах четырех бронзовых быков, смотрящих на четыре стороны.

Я преклоняю колена перед чашей, тихо произношу молитву:

«Шема Исраэль, Господь Бог наш единый, люблю Господа Бога всем сердцем своим, душой своей и умом своим, изо всех сил моих».

Окуная руки в чашу, я умываю их и беру поднесенное мне полотенце, а затем вытираю их. Раб кланяется в пояс и отходит в сторону.

Я открываю дверь в зал Совета, и уши мои наполняет звучание десятков голосов. Люди оборачиваются, чтобы посмотреть на меня, затем возвращаются к своим беседам. Накинув на голову гиматий, я вхожу в зал.

Он представляет собой квадратное помещение со стороной в тридцать локтей. Вдоль трех стен стоят по четыре ряда скамей, обращенных к центру. На них сидит много людей, но многие и стоят. Они тоже выглядят так, будто их только что выдернули из постели, заставив срочно прибыть сюда. Опухшие от сна глаза, многие зевают. Пять массивных стоек с лампами у северной стены, пять таких же стоек у южной, на каждой — множество масляных светильников. Запах мирра просто удушающий.