Молодость может многое - Александр Сергеевич Омельянюк

Старший первым зашёл в холодную воду, слегка кряхтя, зачёрпывая ладонями воду и омывая тело. Платон последовал за ним, ощущая холодное, всё выше поднимающееся, жжение кожи ног. Он не стал ждать пока леденящий холод дойдёт до паха, решительно бросившись в воду, успев лишь охнуть. Холод ожог его тело, вызвав спазм дыхания. Оказавшись всем телом в плену холода, Платон энергично заработал руками, пытаясь плыть кролем и хотя бы чуть согреться.

— «А вы смело бросаетесь в холодную воду!? Это опасно для сердца!» — лишь молвил удивлённый старик, продолжая обтирать тело мокрыми руками.

— «Ничего — пр-прорвёмся!» — стучащими от холода зубами ответил Кочет.

Потоки набегающей воды постепенно стали казаться ему уж не такими холодными, и движения его рук стали не такими яростными.

— А я уже стал согреваться!» — уже не дрожащим голосом поведал Платон

Тут и старик, присев ко дну, сразу мощно поплыл баттерфляем.

Когда и ему вода показалась теплее, он ответил на молчаливый вопрос Кочета:

— «А от баттерфляя согреваешься быстрее и лучше! Это более энергозатратный стиль!».

Немного и энергично поплавав по излучине реки туда-сюда, они стали выходить. Первым вышел старик, за ним сразу последовал Кочет. Накинув на плечи полотенца и чуть промокнув тело, они почти синхронно и не стесняясь сняли плавки и стали их выжимать. Затем приступили к вытиранию и растиранию всех частей тела. Тут Платон обратил внимание на внушительный размер банного полотенца старика.

— Да! Не продумал я этот момент — взял обычное полотенце!? — сожалел Кочет, вытирая ноги уже полностью влажным полотенцем.

Даже когда он надел трусы и полностью облачился, всё равно местами оставалось ощущение влажной кожи. Однако всё перевешивало необыкновенное чувство бодрости, лёгкости и чистоты тела.

— «Ну, нам по пути!» — сел старик на велосипед, взглядом приглашая Платона бежать рядом.

Так они поначалу и двигались. Впереди на велосипеде по-возможности медленно ехал старик, а за ним трусцой бежал Кочет. Поэтому говорил в основном старший, а младший, невольно сбивая дыхание, также сбивчиво и неохотно отвечал. В конце концов, ему это надоело, и он распрощался со спортсменом, сославшись на желание пособирать чернику, которая периодически, но заманчиво виднелась вдоль лесной тропинки их смешанного, но больше хвойного леса.

И черники оказалось действительно много. Даже близорукий Кочет в лесном полумраке умудрялся увидеть её. Платон так увлёкся, что стал удаляться в дебри, но вовремя опомнился, вернувшись к тропинке. Наевшись вкусной ягоды, он решил немного набрать и для дома — маме и бабушке, с раннего детства любивших её. Но тары не было. Тогда Платон стянул с себя цветастую рубашку, оставшись в майке, к тому он уже согрелся, и, завязав рукава, сделал из неё подобие кошёлки. Заметно наполнив её, он с чувством выполненного дога двинулся к дому.

Но дома он не нашёл должного понимания своему порыву. Если поначалу мама и бабушка обрадовались его гостинцу — давно забытому лакомству, то потом корили его за испорченную рубаху.

— «Ну, ладно, не обижайся на нас с маманей! Мы же бельё стираем! А ты же не знал, что остаётся от черники!» — примирительно закончила обычно тактичная мать.

А дома Платон принялся обустраивать себе спальное место в мансарде.

Внизу все Кочеты и Олыпины уже не помещались. Молодым отдали бабушкину комнату. В большой комнате на разных кроватях спали бывшие супруги Кочеты. А на веранде — бабушка на диване и Платон на раскладушке.

Так что было тесно и неудобно, особенно бабушке и Платону по утрам и вечерам, ибо все ложились спать и вставали в разное время, мешая им.

А начал он с разборки и уборки под крышей. И так увлёкся, что занимался этим весь день до вечера, когда под крышей раньше других мест наступила темень.

Там он находил различное старьё, протирая от пыли старые вещи мокрой тряпкой, иной раз, рассматривая их и вспоминая, как они семьёй использовали их. Но кое-что пошло и на выброс. Поэтому Платон периодически на это спрашивал разрешение мамы.

В один из моментов он добрался до ящика со старыми журналами «Роман-газета», в которых печатали новые произведения современных авторов, и чтение которых старшие Кочеты отложили на потом.

Платон не листал их, не иллюстрированные, а смотрел только на скудную обложку и в оглавление. И тут он, в выпущенной тиражом в 700.000 экземпляров, «Роман-газета» № 1 за 1963 год обнаружил повесть скандально известного писателя Солженицына «Один день Ивана Денисовича», занимавшего 51 страницу.

— О! Интересно, что там!? А то многие шушукаются, многозначительно переглядываются, якобы это что-то необыкновенное и даже запретное? — открыл он повесть.

Но уже после первой страницы Платон разочаровался. Текст был необычно корявый, будто его писал не писатель, а простой труженик полей. Платон заставил себя прочитать и вторую страницу — эффект тот же. Тогда он заглянул в середину и в конец текста, в итоге фыркнув.

— Такая же антисоветская ерунда, просто грязь! Читать невозможно! Правильно сделали, что запретили! — окончательно сделал вывод, по-советски воспитанный молодой человек.

И он сказал об этом маме, предложив вообще сжечь все номера журнала, так как вряд ли кто будет их позже читать:

— «Мам! А ты знаешь, сколько на них набралось пыли?! Не продохнёшь! А мне там спать всю ночь!».

А мать попросила сына показать ей этот номер, чуть почитав на одной странице и дав согласие на сжигание содержимого всего ящика:

— «Только отцу не говори, что мы сожгли — он всё равно это старьё читать не будет — нового много!».

Частично очистив мансарду от лишних вещей, хлама и барахла, протерев пыль и помыв пол, Платон установил там складную солдатскую кровать, с трудом подняв её наверх по длинной приставной лестнице через наружное окно на фасаде. А мама застелила её. Получилось здорово.

И в ночь с субботы на воскресенье Платон обновил свою новую спальню.

— «Как бывало у нас в деревне говаривали: на новом месте приснись жених невесте, а невеста жениху!» — пожелала спокойной ночи внуку бабушка, довольная уйдя спать в комнату к дочери.

Но на новом месте, возбудившийся за день Платон долго не мог заснуть, разглядывая стропила и тыльную часть крыши с досками и толем.

— Надо будет потом сделать здесь две изолированные спальни с тамбуром при выходе на лестницу! — мечтал он.

Но его раздумья были прерваны шумом подъехавшей к участку Спектора легковушки, из которой вывалилась уже подвыпившая компания. Машину они оставили на улице прямо напротив своего окна и окон веранды Кочетов, под засыпающим Платоном. К его удовольствию шумы вскоре