Забытая Византия, которая спасла Запад - Ларс Браунворт

В Византии отравления не были в новинку, и императрица Феофано славилась своим чрезвычайно большим честолюбием, но убийство мужа было чистым безумием для такой умной женщины.^[153] Смерть Романа (как она должна была ясно понимать) означала для нее катастрофу. Их сын Василий II был коронован, но ему еще не исполнилось и шести лет, и недавняя история ясно продемонстрировала, что для амбициозного правителя не составит труда сместить сколь угодно законного юного наследника.

Когда ее муж умер, Феофано отчаянно нуждалась в защитнике для Василия II, и она тайно написала Никифору Фоке, умоляя его вернуться в Константинополь. Великий полководец в то время был, наверное, самым популярным человеком в империи, а его военная репутация не имела себе равных. Написанная им книга о тактике и стратегии уже считалась классикой в рядах армии, а в дальнейшем столетиями будет цитироваться как авторитетный источник по противодействию нападениям арабов.

Впрочем, императорский двор относился к нему презрительно из-за его происхождения и грубых манер и пришел в ужас от мысли, что императрица решила положиться на такого человека. Вскоре вокруг влиятельной фигуры паракимомена (первого министра^[154]) Иосифа Вринги выкристаллизовалась оппозиция. Вринга обладал полной закулисной властью во время правления Романа и не собирался позволить какому-то провинциальному военачальнику лишить себя места. Пытаясь не дать Никифору войти в Константинополь, Вринга издал декрет, изгоняющий его из города, и приказал запереть ворота.

Вскоре стало ясно, что Вринга переоценил свои возможности. Никифор был популярным военачальником, вся карьера которого была служением Византии, и никакие воззвания придворных интриганов не могли убедить население в обратном. Толпы вышли на улицы, громко требуя, чтобы полководцу позволили войти в город, и испугавшийся канцлер был вынужден отступить. Отчаявшись избавиться от Никифора, Вринга попытался убить его, но полководца снова выручила народная любовь. Никифор входил в Софийский собор, когда вдруг почувствовал угрозу, и громко заявил, что его жизнь в опасности. Патриарх спешно созвал Сенат, и перед собравшимися прихожанами его участники принесли клятву не выносить без Никифора важных решений. Вринге не оставалось ничего другого, кроме как мрачно дать согласие. Уверенный наконец, в том, что теперь он в безопасности, Никифор остался, чтобы отдать распоряжения и выступить со своей армией в Анатолию.

Иосиф Вринга оказался в безнадежном положении. Он не скрывал своей неприязни к темнолицему полководцу и знал, что когда Никифор вернется, чтобы потребовать трон, дни его будут сочтены. Тогда канцлер предпринял то единственное действие, до которого смог додуматься — написал Иоанну Цимисхию, предложив сделать его императором, если он предаст своего дядю. Иосифу Вринге неминуемо предстояло лишиться власти — но по крайней мере он мог забрать Никифора Фоку вместе с собой.

К несчастью для евнуха, Цимисхий переслал предательское письмо прямо своему дяде. У полководца больше не было причин колебаться. На рассвете следующего дня состоялась церемония, напомнившая о полузабытых днях славы имперского Рима: солдаты подняли Никифора Фоку на большом щите под открытым небом и провозгласили его императором. Затем они свернули лагерь и отправились к Константинополю. Но когда армия прибыла на азиатский берег Босфора, они обнаружили, что их поджидают два неприятных сюрприза. Первый заключался в том, что Вринга в приступе злобы бросил в тюрьму все семью Никифора, включая его восьмидесятилетнего отца. Второй, более серьезный, состоял в том, что канцлер увел к противоположному берегу все корабли, начиная от скромных рыбачьих лодок и заканчивая самыми большими паромами.

В отсутствии возможности перевезти свои войска через узкую полоску воды, рассерженному Никифору не оставалось ничего другого, кроме как сесть и ждать, пока что-нибудь не изменится. К его счастью, вскоре события повернулись против осажденного со всех сторон канцлера. Льву, брату Никифора, удалось сбежать из Константинополя, пробравшись через канализацию, а его восьмидесятилетний отец каким-то образом ускользнул из рук Вринги и нашел убежище в соборе Святой Софии. Когда к собору прибыли стражники никем не любимого канцлера и попытались захватить старика, прихожане взорвались гневом. Схватив все, что попало под руку — кирпичи, камни, сломанные скамейки, — люди с ревом вывалились на улицы и вступили в схватку с имперской стражей. Войска канцлера, оттесненные на соседние улицы, стойко держались до тех пор, пока цветочный горшок, пущенный женщиной с ближайшей крыши, не попал в голову их капитана, убив того на месте.

Последовало три дня ожесточенных сражений, в течение которых Вринга полностью потерял контроль над городом. В этом хаосе незаконный сын Романа I Василий смог захватить имперский флот и послать его ожидающему Никифору. При виде великого полководца, въезжающего в Золотые ворота на огромном белом коне, облаченного в его лучшие золоченые доспехи, ярость толпы сменилась приветствиями. Сопроводив Никифора в Софийский собор, толпа смотрела, как он спешился и преклонил колени перед алтарем, а патриарх спокойно возложил императорский венец на его склоненную голову.

Из всех людей, когда-либо сидевших на троне, новый император Византии был одним из самых подходящих. Казалось, он рожден, чтобы править. Все еще энергичный в свои пятьдесят с небольшим лет, он осуществлял верховное командование армией последние девять лет и привык отдавать приказы и ожидать их исполнения. К сожалению, у него не было ни капли харизмы: он отрывисто отдавал команды придворным и оскорблял всех, с кем был не согласен. Но империя нуждалась в твердой руке у руля, и на эту роль Никифор подходил как нельзя лучше. Он мог быть отталкивающим, грубым и невежественным, но подданные восхищались им (возможно, потому, что еще не успели его как следует узнать), а Феофано приветствовала его как защитника своего сына.

Должно быть, их отношения были довольно неловкими. Глубокая религиозность Никифора доходила до аскетизма, и он вряд ли мог быть менее подходящей парой для склонной к удовольствиям двадцатидвухлетней Феофано. Но вскоре он безнадежно в нее влюбился и, позабыв обет целомудрия, спустя месяц сделал ей предложение. Любила его в действительности Феофано или нет, но она нуждалась в нем и благодарно согласилась, заняв место на троне подле него.