Миры Эры. Книга Третья. Трудный Хлеб - Алексей Олегович Белов-Скарятин

приборов, тарелок и самой пищи настолько сбивал меня с толку, что я никогда не получала того, чего действительно желала, а в спешке хваталась за первое, что попадалось на глаза. Фруктовый салат, кофе и булочки – вот к чему я обычно стремилась, но когда тарелка с тушёной фасолью, стакан молока и кусок пирога (то есть всё то, что я терпеть не могла) волшебным образом оказывались на моём подносе, я нисколько не удивлялась.

"Двигайтесь дальше, ну же, двигайтесь дальше!" – кричал человек позади меня, если я делала паузу, дабы подумать, что же мне хочется съесть, и тогда я так волновалась, что, кроме хватания всего чего ни попадя, позволяла этому соскользнуть с подноса и рассыпаться по всему полу.

Временами я выбиралась на ланч в какой-нибудь уютный ресторанчик или закусочную по соседству с магазином, но обычно там было так многолюдно, что едва ли имело преимущества перед кафетерием.

В тот период случались и любопытные эпизоды: известная актриса предложила мне пойти на сцену; безумно богатая пожилая дама, с которой я пересеклась всего один раз, зайдя в наш отдел, предложила отдать мне всю свою ношенную одежду, которую, по её словам, она надевала лишь единожды или максимум дважды, – добрый жест, от коего я отказалась, заметив, что предпочитаю носить то, что заработала сама, каким бы скромным это ни выглядело; достаточно приятный мужчина лет сорока, оказавшийся отпрыском одной из самых известных семей "с золотой каймой" в Метрополе, купив у меня пальто, вдруг начал самым неприличным образом навещать меня в рабочее время и каждый день присылал гардении, которые разносчики доставляли, понимающе подмигивая и широко ухмыляясь. После месяца такого рыцарского поведения наследник, перехватив меня за стойкой пальто из кенгуру, с должной серьёзностью сделал мне предложение, и, когда я вежливо отказалась от этой чести, старательно указал на преимущества, которые союз с ним принесёт мне в моём бедственном положении. Однако и его красноречие не смогло меня убедить.

Испытала я и волнение от погони за магазинным вором, не особо осторожно прикарманившим пару ярдов дешёвого меха и, когда я загнала его в угол, оказавшимся столь потрёпанным и грустным, что я, отобрав краденое и проявив минутную слабость, его отпустила.

И был случай с нахальным мужчиной с толстыми румяными щеками и завитыми смоляными усами, что, надев новенькую енотовую шубу, за которую он ещё не заплатил, преспокойно вышел в ней из отдела, в то время как его ничего не подозревавшая продавщица искала ещё несколько изделий, кои злодей изъявил желание оценить. Какой же это произвело фурор и как же доблестно поступил наш маленький детектив Джонни, выследив этого человека и с триумфом вернув шубу обратно. Его единственным сожалением стало то, что вор, выпрыгнув из окна, сбежал в тот самый миг, когда его почти арестовали. Бедный Джонни! Это, похоже, был самый важный момент в его довольно небогатой событиями жизни, поскольку обычно он проводил дни, бесцельно слоняясь по отделу мехов со шляпой на голове, твёрдо убеждённый, что, приодевшись таким образом, он обманет визитёров со склонностью к ограблениям, заставив тех думать, что сам он является обычным покупателем. Он наворачивал и наворачивал круги по этажу, подозрительно поглядывая на честных посетителей и отчаянно зевая, пока в итоге не засыпал в одном из уголков, к облегчению продавщиц.

Однако самое большое волнение охватило меня однажды, когда мой моряк неожиданно появился в меховом отделе и чётко поставленным голосом – его услышал практически весь персонал, праздно столпившийся в одном месте (так как это случилось утром, когда покупателей ещё не было), – спросил меня, не хотела бы я сегодня выйти за него замуж. А мистер Мэйкпи́с, до которого также долетел этот ошеломляющий вопрос, самым любезным образом разрешил мне уйти после обеда, что я и сделала под аккомпанемент хора поздравлений от моих коллег.

На следующее утро, увидев меня входящей в магазин, они были весьма разочарованы, решив накануне, что я определённо должна была выйти замуж и потому им больше со мной не работать. Юные же девушки, даже выпорхнув из-за прилавка, где продавался мех ярдами, окружили меня, возбуждённо требуя ответа: "Ох, Ирина, почему же вы не вышли за своего зайчонка? … своего бельчонка? … своего кенгурёнка? …" – конечно, имея в виду моего моряка, ведь, целыми днями не думая ни о чём, кроме кож и мехов, мы дошли до того, что самым естественным образом стали называть людей именами различных животных.

В целом отдел мехов мне нравился больше, чем любое другое место, где пришлось поработать, и для меня стало настоящим шоком, когда одним утром мистер Мэйкпи́с с серьёзнейшим видом объявил собравшимся продавцам, что, поскольку сезон спроса на наш товар практически прошёл, ему придётся сократить свой штат, оставив лишь тех, кто трудился с ним долгое время, и переведя нас, новичков, в другие отделы. И с искренним сожалением распрощавшись неделю спустя со своими меховыми сослуживцами, я спустилась этажом ниже – в своё новое пристанище, коим стали картинные галереи.

Начало нового мира

Состоя из трёх маленьких помещений и одного побольше, эти картинные галереи не имели окон и, следовательно, всегда освещались электрическими лампами, так что на протяжении трёх последующих месяцев я никогда не видела дневного света, кроме как по дороге на работу ранним утром. Эти неестественные условия вскоре сказались на моих глазах, заставив меня порядком страдать, пока я не начала носить очки всякий раз, когда читала. Кроме того, из-за отсутствия окон вентиляция в галереях была ужасной, и от спёртого воздуха и пыли у меня открылся неприятный сухой кашель, не проходивший в течение всего времени, пока я там трудилась.

Мой новый босс, женоподобный мужчина лет сорока пяти с неестественно широкими и округлыми бёдрами, которыми он многозначительно покачивал при каждом движении, был ворчливым, капризным и истеричным человеком, с которым я совсем не ладила. Но двое других моих коллег были определённо милы: миссис Люк, спокойная, умудрённая житейским опытом и тактичная, да мягкий несчастный старик, мистер Ди́кси, изъеденный молью, жалкий и твёрдо веривший, что дрожжевые таблетки способны остановить прогрессирование страшной болезни, медленно, но верно сводившей его в могилу.

Помимо продажи картин, висевших на стенах и расставленных по углам на полу, в наших галереях проводились специальные выставки, привлекавшие толпы людей и не дававшие нам скучать. Именно во время одной из таких распродаж мужчина румяного вида купил у меня громадную картину (некий ужас, который мне было стыдно ему продавать) и, похоже, был столь доволен своим