На доблесть и на славу - Владимир Павлович Бутенко

Дорога вильнула к реке, огибая ближний двор. С пригорка в три стороны открылась степь, а под крутояром, в полуста метрах, – речное русло, излучина. И невольно женщины остановились, изумленные вешней стихией в понизовых отблесках заката.

Половодье ярилось с бунтарской удалью! Не прежняя тихая речка, а широченная стремнина пласталась мимо, спрямив берега, – будто рассек даль гигантский мерцающий меч. Изжелта-темный бурный поток сплавлял по течению льдины, – их щербатые стаи цеплялись боками, кружились, подплясывали, диковинными рыбинами выбрасывались на берег. Перекипающие струи подтачивали глинистые обрывчики, увлекали все, что попадалось на пути. На стрежне крыги[22] дыбились, отливая зеленоватым мрамором. Там, на середине реки, еще обозначались круговины зимостоя, хранящие проследки санных полозьев и колес, пучки камыша, глудки навоза, тальниковые прутья, серебристую россыпь тополиной щепы. Поминутно гул реки то стихал, то свирепел. И невиданное многоводье, и грозная ледовая рать, и сокрушительные над рекой раскаты, – это великое празднество природы заворожило, наполнило женские души чувством удивления и бесхитростной радости.

– Прямо ледовое побоище! – засмеялась Надюша Горловцева, щурясь от ветра и обнимая Лидию за плечи. – Весна! Скоро соловьи запоют.

– И ты – влюбишься, – предсказала, усмехнувшись, подруга.

– В кого? Женихи на войне… Гляди!

Вдоль берега, по вязким огородам, бежали, пригибаясь, два милиционера с карабинами в руках. Они вытягивали шеи, что-то искали глазами, замедляя ход, и снова заполошно месили чернозем сапогами. Казачки зашушукались.

– Значится, правда! Не соврал Антипка.

– Никак немца травят?

По проулку, спускающемуся от майдана, на берег выскочили еще два милиционера, – в одном из них Лидия узнала Холина. И обмерла, поняв, что они спешат сюда.

– А вон немец! – как будто недоумевая, вымолвила Прасковья Селина, оглядываясь и пунцовея от испуга.

– Он, бабоньки! В шинели ихней. Путляет, гад! – злорадно тараторила Матрена, вышедшая к самому берегу.

Гервиг, который был еще грязней, чем утром, пятился из зарослей краснотала к реке, отмахивался от овчарки кривулистой жердиной. Собака отбегала и снова ожесточенно бросалась на преследуемого. Тот озирался, пока не заметил с двух сторон милиционеров. Длительная облава и обход по дворам увенчались успехом.

Но пленный, издав гортанный крик, захромал к реке и, не останавливаясь, побрел по мелководью, провалился по грудь. Холин выхватил пистолет, выстрелил вверх.

– Стоять! Я приказываю вернуться назад!

Немец оттолкнулся палкой от дна и, подтянувшись, вскарабкался на угластую льдину. Даже смотреть было жутко: на мокрую лохматую голову, на обвисшую шинель, с которой струилась черная вода. Наверно, он не понимал, что его ледяная лодчонка правит к водовороту, дробящему крыги в крошево. Дикий восторг отражался на застывшем лице!

– Скаженный! Погибель шукае, – покачала головой тетка Степанида, перевязывая узел платка.

– Собаке-фашисту и смерть такая! – выпалила Матрена.

Холин держал пистолет в руке и, наблюдая, что-то приказывал милиционеру. Тот сдернул с плеча карабин. Клацнул затвором.

Снова над грохочущей рекой пронесся распаленный крик:

– Я повторяю! Немецкая сволочь!

Между тем, вопреки опасениям, льдину оттерло к большому затору. И обреченный, дразня, помахал рукой милиционерам, перепрыгнул на другую льдину, с нее – на сплошной блистающий каток, откуда было близко до верб противоположного берега.

Со стороны майдана раздался невнятный мальчишеский крик и перебор копыт. Лидия, как и другие, не обратила на это внимания. Она, с трепещущим сердцем, следила за происходящим перед глазами.

Безумец плыл на льдине, отдаляясь, радостно ревя.

Трра-ах-ах-та-а-а… Раз и второй раскатились выстрелы.

Пленный вдруг подпрыгнул и, точно подрубленный под колени, упал навзничь.

Кто-то из баб громко вскрикнул. Разом спутались взволнованные голоса и восклицания:

– Доскакался, холера!

– Хоть и фриц, а человек…

– Какие они были, когда пришли, ироды? И какой этот, захлюстанный!

– Ой, нет… Неможно на такое смотреть. На расстрел…

– Нечего было удирать. Другие военнопленные работают, а этот, надо же, взъерепенился.

– И Гитлера бы вот так!

Густой басок Степаниды перекрыл галдеж.

– Оно верно, бабы. Нет немцам прощенья. Только одно дело, когда война. А другое, когда в плену. Чему радуетесь? Тому, что занехаянного бродяжку стрельнули? Чем он вас обидел? Нехай раньше врагом был. Врага убить не грех. А теперича – бегляк. Оглашенный и, могет, даже бесноватый. Не радуйтесь! Молчите! Человечья душа к Богу полетела…

Матрена, сноха Ребедаевых, та же Прасковья подняли Слядниху на смех, намекая, что водила некогда шашни со старым Шагановым, а теперь Маркяныч неведомо где.

Покидали берег всполошенной толпой. Лидия шла одной из последних. У плетня крайнего подворья она приотстала и глянула назад. Льдину, на которой крестом маячил Гервиг, в сущности, неизвестный ей человек, влекло за поворот. Уносила река, уносила последнего чужеземного ратника. Еще утром он цеплялся за жизнь, а теперь леденел в сумеречной дымке. Почему столь несчастная и короткая судьба была предназначена этому дрезденцу? И как узнать, что ожидает каждого из нас?

Подросток Скидановых, толстогубый Шурка, осадил взмыленную конягу, напугав женщин. Они сыпанули с дороги, костеря неумелого всадника. А тот, тараща глаза, собравшись с духом, плаксиво выкрикнул:

– Парторг приказал! Всем бечь в балку, за хутор… Там такое! Там пацаны немецкую мину взорвали… Побило их!

В сгустившихся сумерках улицу пронизали причитания! Большинство казачек, у кого были дети, гонимые страшным предчувствием, – среди них и Лидия, – забывши обо всем, помчались по оступчивой хуторской дороге, за день подсохшей, овеянной теплынью…

3

Записи в дневнике Клауса фон Хорста, шеф-инспектора при штабе восточных Добровольческих войск.

«1 апреля 1944 г. Берлин.

Вчера вернулся из восточной командировки. Напор русских возрастает день ото дня. Им удалось вклиниться на стыке групп армий “А” и “Б” и, пройдя по северу Бессарабии, достичь румынской территории. Фюрер счел полезным сменить командующих группами, их возглавили Модель и Шернер. Однако, по моему мнению, главная причина неудач – катастрофическое положение, возникшее на Восточном фронте из-за неукомплектованности танковых и полевых дивизий. За полгода изматывающих боев мы понесли серьезные потери. Попросту не хватает воинов и артиллерии, танков, чтобы вести боевые действия на огромной площади. Впрочем, превосходство русских в численности солдат – в 3–4 раза! – и потенциал их танковых и мехкорпусов не смущают героев Фюрера. На Украине, в окрестностях Кишинева они громят сталинские орды!

Мои выводы совпали с разработками штаба оперативного руководства, предполагавшими, что устремления русских в эту кампанию будут связаны с захватом Балкан. Другой вариант их действий, “балтийская” операция, менее вероятна. Там мы укреплены надежно. Все оценки оправдались! Основные события развиваются на южном крыле Восточного фронта. Наше положение осложнено тем, что румыны и венгры не способны сопротивляться противнику. Их части разложены, утратили боеспособность. Каким образом мы можем сократить разницу в подавляющем превосходстве русских войск? Резерв один. Дополнительные силы перебросить с Запада и –