Посмотри мне в глаза! Жизнь с синдромом "ненормальности". Какая она изнутри? - Джон Элдер Робисон

Боб долго чесал в затылке, гадал, размышлял, экспериментировал и пытался понять, что делать. Поскольку теперь я наблюдал за разработкой электронных устройств «изнутри» производства, то поражался, как же сложно устроена электронная игра за тридцать девять долларов. Во многих отношениях эти игры были куда изощреннее и сложнее, чем приспособления, с которыми я работал в музыкальном бизнесе, – а ведь там отдельные устройства стоили в тысячу раз дороже.

Казалось бы, «Темная башня» – игрушка проще некуда. Включаешь моторчик, она движется. Отключаешь – останавливается, так? К сожалению, на поверку все было не так-то просто. В силу инерции моторчик после отключения еще продолжал обороты, – совсем как бывает с автомобилем, который проезжает какое-то расстояние уже после того, как заглушишь мотор. И вся загвоздка была в том, что просчитать, когда и где остановится башня, было невозможно.

– Вот если бы у нас был бюджет в пятьдесят долларов на детали, я бы справился без труда, – задумчиво протянул Боб.

– Ну да, – сказал я, – а вот смекнуть, как все наладить и при этом уложиться в двадцать пять центов – совсем другое дело.

В том-то и состояла суть проблемы. В производстве игрушек бюджет обычно крошечный, всегда приходится укладываться в очень скромные суммы, поэтому мы каждый раз ломали голову и из кожи вон лезли, чтобы обойтись минимумом простых деталей. Когда все получалось, мы гордились тем, что смогли найти лаконичное решение и что устройство работало. Но получалось не всегда.

Над «Темной башней» мы бились целый месяц, работая по шестьдесят часов в неделю. Наконец, Боба осенило.

– Цепь ограничения импульсов! Фиксатор! – сказал он. – Пустим в дело транзистор. Мотор будет останавливаться сразу, как только выключаешь ток.

– Принцип тот же, что у динамических тормозов на локомотивах, – кивнул я, восхищенный его идеей. Кто бы подумал, что мы сможем притормаживать маленькую электронную игрушку с помощью того же принципа, который помогает останавливать тяжелые товарные поезда на спуске с горы?

Идея Боба сработала. Башня теперь останавливалась там, где надо. Игра была готова к запуску в продажу.

Но через месяц Боба ждало неприятное потрясение.

– Ты слышал?! – полыхая яростью, спросил он. – Алан присвоил себе мою разработку, заявил, что про транзистор для башни придумал он, – и премию дали ему! Да он же украл мою идею!

Сказать мне было нечего. Наш юношеский энтузиазм потихоньку угасал – мы все чаще сталкивались с тем, что наши творческие порывы идут вразрез с корпоративной политикой.

Между тем в группе, где я состоял, началась спешная работа над первой «говорящей игрой» – игрой, в которой было голосовое управление и программа распознавания речи. Мне поручили разработать систему, которая бы воспринимала речь и переводила ее в цифровые данные. Я взял на себя все аналоговые детали системы, а Клаус – цифровые. Чтобы собирать и хранить данные, мы пользовались одним из первых микропроцессоров, «IMSAI 8080». Это было нечто вроде «устройства Руба Гольдберга»,^[12] – сотни деталей, хитроумно соединенных проводками, укрепленных на планшетах и аккуратно разложенных на рабочем столе у меня в лаборатории.

Как только мы завершили работу и проверили устройство, то сразу пустили его в ход. Я сидела перед монитором и держал палец на клавиатуре. Операции были проще некуда: «П» означало «Пуск», после нажатия этой клавиши система записывала все, что слышала в течение следующих шести секунд. Затем нужно было нажать «С», то есть «Сохранить». Мы начали собирать и оцифровывать речь.

– Давай-давай, играй-играй! Эй, скорее, не зевай! – раздавалось в лаборатории.

К нам поочередно приходили все сотрудники и начитывали разные дурацкие фразы, которым предстояло стать командами и репликами в новой игре. В том числе и классическую: «Моя очередь!» Каждый инженер и техник получал возможность попробоваться в качестве будущего голоса новой игры. Однако в конечном итоге, выйдя на рынок, игрушка заговорила голосом… одного из наших вице-президентов, Майка Мейерса.

Возможно, прозвучит это глупо, но я гордился своей разработкой, и никто не попытался присвоить мои идеи. Наши специалисты по установке звука для игр взяли все записи, которые я собрал, отобрали самое нужное и нарезали мелкими «дорожками». Этим репликам и предстояло звучать в игре, когда их установят в звуковоспроизводящую электронную микросхему. Мы, конечно, ужали и упростили звук как могли, чтобы данные занимали меньше места, – по сути дела, от записей осталась самая малость, все равно что крошки от еды, которые валялись у меня по карманам. Удивительно, но, несмотря на ужатие, звучали реплики все равно очень неплохо.

В наши дни кажется, что у любого встречного ребенка есть электронная игра вроде «Game Boy» или что-нибудь в этом духе. Но тогда, в конце 1970-х, ничего подобного еще не существовало. Однако наступала новая эпоха. Вскоре после того, как я начал работать в этой компании, мы запустили на рынок первую портативную видеоигру со сменными картриджами. Она называлась «Микровижн».

Игра представляла собой консоль, к которой прилагались сменные картриджи. Внезапно миллионы детей возжелали иметь такую игровую консоль, и весь набор игр, который шел к ней в комплекте – «Боулинг», «Блокбастер», «Пинбол» и прочее. Они просто жизни без этого не мыслили и во что бы то ни стало хотели получить нашу продукцию. Когда консоль появилась на рынке, то после рекордных рождественских продаж мы поняли – спрос на нее будет огромный, она станет очередной в череде самых востребованных игр. В прошлом году самый большой спрос был на игру «Саймон», тоже выпущенную Мильтоном Брэдли, и, судя по всему, в этом году удача снова улыбнулась нам. Рождественские праздники закончились, и игра была распродана подчистую – ее просто сметали с прилавков.

Но в самом начале осени из производственного отдела потекли скверные новости.

– Слыхал про «Микровижн»? – спросил Брэд, один из инженеров, готовивших выход игры на рынок. – Их возвращают просто тоннами, – они дохнут. На завод «Федерал-сквер» вчера заявилась какая-то чокнутая мамаша и закатила сцену, потому что у ее ребенка сломалась наша игра. И на сборочном конвейере тоже черти что – уйма устройств с дефектами.

Особой тревоги в голосе Брэда не было. Ведь происходящее прежде всего затрагивало производственный отдел, а мы-то были разработчиками, вели опытно-конструкторские работы.

Но на заводе все очень обеспокоились и забегали. Надвигалось Рождество, поэтому оборот производства неуклонно наращивали, чтобы выпустить как можно больше экземпляров именно этой консоли, и скорость образования дефектов подскочила – консолей с браком обнаруживалось все больше. За считанные недели процент производственного брака поднялся с 5 % до 60 %, небывалое дело. Руководство ударилось в панику. Ведь заказов поступило на миллион экземпляров консоли, не меньше, и получалось, что выполнить все заказы не удастся. Словом, сбывался худший из кошмаров производителя игрушек.