Когда мы были чужие - Памела Шоневальдт

— Я же сказала — это подарок. И зачем тебе вообще эта больничка?

Зачем она мне, спрашивала я себя, лежа ночью в кровати. Зачем опять идти в то место, которое напомнит о боли, которую он причинил? Молли так и вовсе считает, что дело может обернуться шантажом:

— Этой тетке нужна бесплатная помощница. Ты откажешься ей помогать, а она заявится к старушке Гавестон или к твоей мадам Элен и все им про тебя расскажет.

Нет, это чушь. Но все же, почему синьоре Д'Анжело понадобилась именно я? Почему не сестра милосердия, сиделка или, наконец, просто толковая служанка, которую можно обучить?

— В Чикаго есть благотворительные больницы, — напомнила мне Молли. — Да, они переполнены, там грязно и гнусно, но это лучше, чем ничего.

На другой день, заканчивая свадебное платье, которое я расшивала жемчугом, я вдруг подумала — а может, это мне нужна синьора Д'Анжело? Ее чистая, забитая книгами квартирка будто притягивала меня к себе. Возможно, я там на что-нибудь сгожусь? Скажем, сшить чехол для инструментов или халат с особыми карманами. Или еще что-то, совсем иное, чем подвенечный наряд для богатой бездельницы или амазонка для капризной вертихвостки?

Словом, в пятницу после работы я торопливо направилась на квартиру к синьоре Д'Анжело, прихватив корзинку для шитья, упаковку новых иголок — подарок Якоба, и несколько кусков муслина. Завернув за угол в ее переулок, я остановилась, глубоко потрясенная. На ступеньках сидели больные и увечные, весь подход к дому был забит: мать с хнычущим младенцем, покрытым сыпью; мужчина с окровавленной повязкой на голове; еще одна мать — с тремя детьми, и у всех слезятся покрытые коростой глаза; старуха, примотанная к стулу, который несут два юноши. Булочник рядом со мной закашлялся и утер белым фартуком сгусток крови. Я замедлила ход.

— Здесь все к синьоре Д'Анжело? — спросила у двух итальянцев, а затем к своему удивлению, поняла, что знаю одного: тот самый сицилийский торговец колотым льдом с сиропом, которому я в прошлый раз так резко сказала «нет».

Он указал на булочника:

— За ним будете. Ждите своей очереди.

Из дома раздался жалобный вопль. Дети в страхе захныкали, вцепились в материнскую юбку.

— Я не больна, — объяснила я торговцу. — Синьора Д'Анжело сказала мне прийти.

— В помощь? — спросил он. И когда я неуверенно кивнула, схватил за руку и принялся продираться сквозь толпу с криками: — В сторонку, в сторонку. А ну! Быстро отодвиньте этот стул! Синьорина пришла помочь.

Он распахнул входную дверь. Размеренного порядка — как не бывало. В воздухе гул голосов, кашель, всхлипы и детский плач. В нос мне ударил запах крови, детских испражнений, рвоты и перегара. Пациенты стояли вдоль книжных полок, сидели на стульях и просто на полу. Краснощекий парнишка пробирался между ними, опорожнял плевательницы, выносил горшки со рвотой и подбирал замазанные кровью тряпки.

— Закрывайте рот, когда кашляете! — командовал он. — Плюйте в плевательницы. Чистые тряпки там, — он ткнул пальцем в корзину, заполненную белыми хлопчатобумажными лоскутами. — А грязные бросайте сюда, — на плите стоял огромный бак с кипящей мыльной водой.

Я шагнула обратно к двери, чтобы глотнуть свежего воздуха.

— Ах, Ирма, вы пришли! — воскликнула синьора Д'Анжело. — Идите сюда.

Я протиснулась к ней сквозь толпу. Она обрабатывала маленькой польской девочке жуткую гноящуюся рану на груди. Вокруг раны запекшаяся кровь и грязь.

— Садитесь, — она указала на стул рядом с собой. Я села, стараясь не смотреть на ребенка. — Витторио сегодня не пришел. Его жена, по имени Клаудиа, сказала, что он ей «нужен», в гости пойти к ее сестре. «Листерин», пожалуйста, передайте, вон он. — Я протянула склянку с антисептиком. — Можно подумать, — пробурчала она, промакивая рану марлей, — что взрослая женщина сама не в силах нанести визит своей сестрице.

— Здесь столько народу, синьора. Откуда они все про вас знают?

— От друзей, от соседей.

Она мельком глянула на молодого парня, что-то быстро втолковывавшего книжной полке в перерывах между приступами кашля.

— Йохан, например, в больницу не пойдет, боится, что его отправят в сумасшедший дом. Вероятно, он прав. Энрико, еще марли, — попросила она краснощекого парнишку.

Он бросил ей свернутый рулон, и я, невольно подскочив с места, умудрилась его поймать.

— Сложите тампон и промакните «Листерином». Так, отлично. А теперь очистите рану. Легонько, не надо сильно тереть. Очень хорошо. Вот отсюда начните.

Я открыла рот, чтобы возразить, но она указала на самый кошмарный участок изувеченной детской груди, и я молча повиновалась. Синьора отступила в сторону, внимательно наблюдая за тем, чтобы я все делала правильно, иногда жестами показывая, что пора сменить тампон или чистить поглубже.

— Того, что платят эти люди, разумеется, недостаточно, чтобы покрыть все расходы. Я добираю остальное на абортах, родах и в аптеке. Не нажимайте там, где кожа содрана. Для обеспеченных леди аборт стоит сорок долларов, иногда пятьдесят. Когда богатый мужчина просит меня «позаботиться» сначала об одной любовнице, потом о другой, а потом еще и о служанке, я беру и того больше. Если меня зовут принять роды и до этого несколько дней провести в доме, причем в комнате для прислуги, это тоже стоит им недешево.

— Как английский разбойник Робин Гуд, — ухмыльнулся Энрико.

— Почисти плевательницы, — резко осадила его синьора, — коль скоро тебе совсем заняться нечем. Так, Ирма, смотрите сюда. Как развивалась болезнь? У девочки началась краснуха, и она расчесывала себя до крови. Внесла инфекцию. Поглядите на правую руку. Импетиго. Заразное кожное заболевание. Нам надо объяснить ее матери, как это лечить. Значит, нужен кто-то, кто говорит по-польски.

— Синьора, я…

— …портниха, я в курсе. Но вы здесь. И прежде, чем вы уйдете, если вы уйдете, постригите этому ребенку ногти покороче и найдите переводчика.

И тут раздались восклицания ужаса — в комнату ввалился пьяный мясник, из разрубленной руки лилась кровь на и без того заляпанный рабочий фартук. Народ раздвигался, когда он проходил, пошатываясь и оставляя за собой кровавый след на полу.

Синьора Д'Анжело вздохнула.

— Нет, Антонио, ну сколько ж можно…

— Пить и рубить, — весело заключил мясник. — На этот раз рубанул дай боже.

Когда он вытянул вперед правую руку, широкая рана открылась, как окровавленный рот. Я охнула.

— Э-э, да у меня и побольше бывало, мисс, — небрежно протянул он. — Во, глядите, — он повертел левой рукой, испещренной шрамами.

— Если б ты пил после работы, — сказала синьора, разматывая кетгут, которым накладывают швы, — ты бы меньше себя калечил. И у меня было бы больше времени на всех остальных.