Повседневная жизнь в эпоху Людовика XIII - Эмиль Мань

Иногда в Отеле Рамбуйе устраивались концерты. Самой любимой из музыкантов была мадемуазель де Поле. Она пела, аккомпанируя себе на лютне, нежные меланхоличные арии, тревожившие души ее многочисленных в этой аудитории воздыхателей (Вуатюра в особенности).

Как можно себе представить, литературные «посиделки» в этом прославленном салоне происходили нерегулярно и не были приурочены к каким-либо датам. Возникали в соответствии с обстоятельствами. В 1630 г., к примеру, граф де Белен, желавший сделать какое-никакое имя своей возлюбленной – актрисе бродячего театра Ленуар – и руководителю этой труппы, актеру Гийому де Жильберу, сьеру де Мондори, упросил маркизу организовать в Отеле Рамбуйе представление трагикомедии Мере «Виржини», в которой его подруга играла главную роль. Когда спектакль закончился, публика взорвалась аплодисментами в адрес уже знаменитого драматурга и артиста, который благодаря этому драматургу тоже получил возможность прославиться, и это событие стало как для того, так и для другого, своего рода пропуском в Голубую комнату.

Вероятно, оказалось очень трудно сооружать сцену и собирать такое количество зрителей в большом зале дворца, потому что впоследствии не было уже никаких попыток устраивать в Отеле Рамбуйе театральные представления. Отныне маркиза просила авторов лично прийти к ней и прочесть ей и людям с отменным вкусом, которые ее окружали, свои неизданные пьесы. Так, известно, что Демаре де Сен-Сорлин продекламировал здесь сцены из комедии «Визионеры» (1636 г.) и трагедии «Сципион Африканский» (1638 г.), а Мере – из трагикомедии «Атенаис» (1639 г.).

Принятый в Отеле после триумфального успеха «Сида», получивший хоть вялую, но все-таки хоть какую-то поддержку со стороны многочисленных гостей, – а поддержка была необходима, потому что те, кто завидовал его славе, неистово поносили драматурга, – Корнель, в свою очередь, дрожащим глухим голосом прочел здесь, на улице Сен-Тома-дю-Лувр, «Полиевкта». Сам не очень-то уверенный в том, что эта трагедия у него получилась, он хотел, чтобы собиравшаяся у маркизы де Рамбуйе изысканная публика приободрила его, прежде чем он отправится знакомить с новым творением труппу Бургундского Отеля. Но принято чтение было весьма холодно и без всякого одобрения: набожные слушатели оказались шокированы тем, как странно в этом патетическом произведении религия мешается с любовью.

Впервые кружок маркизы оказался не способен понять творение гения, хотя вообще-то ему было свойственно распознавать Красоту везде, где она встречалась на пути. Если вежливость не позволяла этой компании открыто глумиться над писаниями, лишенными какого бы то ни было признака таланта, все-таки ничто не мешало без обиняков выказывать по отношению к ним холодность, которая, собственно, и служила приговором. Вот так в ледяном молчании выслушивали они иногда досужих педантов, самодовольно разглагольствовавших в Голубой комнате.

Самым многословным из этих зануд, вынуждавшим аудиторию много раз умирать от скуки, слушая его тяжеловесные вирши, был Шаплен. В апреле 1637 г. он буквально заставил весь день – с обеда и до вечера, – а день, как назло, выдался солнечный и ясный – всю компанию внимать себе, обрушив на головы несчастных тысячи строк александрийского стиха, образующих первую книгу невероятно тоскливой и жалкой по форме эпической поэмы «Девственница». И что? Ни одному из поэтов, похоже, не удавалось вызвать такую дружную зевоту публики, как Шаплену…

И все-таки именно беседы, а вовсе не литературные чтения, занимали главное место в повседневной жизни Отеля Рамбуйе. Сама маркиза отнюдь не была склонна часто слушать шедевры в исполнении авторов и вообще хотела, чтобы ее салон был местом, где люди получают удовольствие, а не школой, где каждый – жертва неумелого педагога. Вот почему она предоставила молодежи право организовывать развлечения по собственному вкусу, и «дети» немедленно воспользовались этим правом, образовав под началом Вуатюра и Жюли д'Анженн, получившей прозвище «принцессы Жюли», нечто вроде «партии галантности», которую они окрестили «специальным корпусом», избрав в качестве источника вдохновения для всей своей деятельности «Астрею» и «Амадиса Галльского»^[144]. На своих сборищах члены «специального корпуса» развлекались либо тем, что воссоздавали химерические королевства, где можно было пережить рыцарские похождения и любовные приключения Селадона или еще не посвященного в рыцари молодого дворянина де Ла Мера, либо обмениваясь нежными или ироническими стишками, а то и колкостями, поддразнивая друг друга, танцуя куранту или прелюдии к балетам, придумывая фарсовые представления и буффонады, гримируясь и переодеваясь, – короче, на свой веселый лад перестраивая интеллектуальный «фасад» салона госпожи де Рамбуйе.

Можно без конца перечислять подвиги безумствовавших членов «специального корпуса». Однажды, к примеру, Жюли д'Анженн испытала ни с чем не сравнимую радость, подстроив так, чтобы на голову Вуатюра, больше всего на свете почему-то опасавшегося промокнуть, вылился, когда поэт открывал дверь, полный кувшин воды. А в другой раз она вызнала, какие именно блюда терпеть не может граф де Гиш, пригласила молодого человека поужинать и приказала поставить на стол именно этот набор. И только насладившись сокрушенным видом гостя, угостила его действительно вкусным и обильным ужином, который тот проглотил с завидным аппетитом.

Вуатюр соблюдал в своих шутках еще меньше чувства меры, чем барышня, которая была предметом его тайного обожания. Он забавлял всю компанию, пародируя рассеянность и забывчивость Ракана. Он в насмешку требовал от Вожла городских новостей, отлично зная, что до этого грамматиста-лунатика любая новость доходит только тогда, когда все уже успевают о ней позабыть. Он передразнивал графа де Миоссана за нечленораздельную речь, стоило тому отвернуться. Он нашептывал всякие глупости и гадости на ухо глухой баронессе дю Вижан, а она принимала их за комплименты.

Как-то в Голубую комнату явилась мадам д'Оши. Желая окончательно убедить всех в том, что ученее ее просто не бывает, и одновременно укрепить репутацию своего салона, эта милая дама только что выпустила в свет^[145]под своим именем толстый том in-quatro^[146], озаглавленный «Проповеди на тему о Послании святого апостола Павла к евреям», и буквально наводнила Париж этим изданием. Однако всем было известно, что мнимая проповедница попросту купила текст у одного бедного доктора теологии и теперь непрерывно выезжает в свет, чтобы собрать урожай восторгов. Вуатюр выждал момент, когда разговор на минутку затих, и внезапно спросил: