Москва – Севастополь – Москва. Часть 3. Делай, что должно - Маргарита Нерода

не уронил! Ведь обещал же, что сыщу второй такой, — и глядя, с каким восторгом начальник медсанбата рассматривает ценный прибор, спросил, — А вот скажи мне как на духу, если штадив поделиться потребует, что скорее отдашь, его или пулемет?

Денисенко думал долго, нахмурясь и тяжело дыша. Наконец сказал:

— Пулемет, вестимо. Его добыть проще. И нужен не каждый день. А вот «Рива-Роччи», ох товарищ Локотош, ты мне лучше всякой благодарности командования! Вот за него тут одного спасибо мало буде, а только благодарность от лица санслужбы, сегодня же напишу начсанарму. Будь моя воля — я бы тебя лично за такие дела к ордену представил.

Проводив гостей, Денисенко вновь сделался серьезен. Короткий хмель с него сбежал, как смыло.

— Слыхал, Алексей Петрович, что там этот фриц про инфекции выдал? Об этом сегодня же надо доложить в санслужбу армии. В чуму я не верю, иначе на этом участке немцы бы уже кончились. Но то, что он описывает, очень похоже на туляремию. Тем более, он все время болтал о мышах, что мол заводятся даже в танках… Мышь линии фронта не понимает, стало быть — можем и мы дождаться. Срочно прививаться, и срочно дератизацию. От тифа успели еще летом, а вот от туляремии… Не опоздать бы!

— Значит доложим. Но в остальном, какова тебе картина? Родина стрептоцида «не одобряет сульфаниламиды», асептика у них, видите ли, невозможна!

— Да уж, докатились. Что там с инфекцией, они со вшами-то бороться разучились. Трофейные порошки от насекомых я еще летом повидал, этой дрянью проще немца уморить, чем вошь. Про тиф я и не говорю, вакцин, видите ли, мало, поэтому они их решили и вовсе не применять. Все равно же не хватит. Одно слово — фрицы!

Алексею вспомнился вдруг плакат с сусликом, наглядная агитация, над которой еще успели всласть посмеяться их сегодняшние гости. Пленный чем-то неуловимо походил на намалеванного умельцами из хозчасти зловредного грызуна в пилотке. То ли манерой вытягивать тощую шею, всем видом демонстрируя полную лояльность и полезность, то ли просто общим силуэтом. «Суслик такой же враг, как и фашист». В сущности, все верно: чуму разносят оба. Каждый свой штамм.

Тем же вечером разбирали, раскладывали по местам внезапно свалившуюся матчасть. Скверно сделанный немецкий перевод инструкции к сульфаниламидам, который с такой гордостью сдал пленный унтер, был излишним: по-французски Огнев читал куда как получше. Наверное, французским коллегам было бы приятно узнать, что часть их лекарств, как и их труды, пригодились советским союзникам. Встретимся после войны — об этом непременно рассказать! Пожалуй, это пополнение запасов перед наступлением — лучший подарок судьбы. И военинженера третьего ранга, разумеется.

— Я все в толк не возьму, неужели этот фриц ни минуты не догадывался, что просто калечит своих же? — уже в который раз спрашивал Романов.

При самом допросе его не было, и рассказ о том, что удалось выяснить, занимал его чрезвычайно. «Каких-то десять лет — и все у них к черту полетело! Этак фрицы сами себя добьют. Чем этим „сверхчеловекам“ сульфаниламиды-то не угодили? А французский препарат, он как с нашим по дозировке соотносится?»

— Чем не угодили — понятно. У их командования подход один: «что новизна — то кривизна», подвижности ума не достает. А соотносится очень просто. Даженан — это наш сульфидин, просто название другое. Вес везде в граммах. Все остальные названия я сегодня выпишу, этикетки сделаем и наклеим, вот и все. В остальном же я делаю такой вывод: утверждая и приветствуя жестокость к одним, невозможно быть милосердным к другим, даже к своим соотечественникам. Этот молодой неуч — еще не самое страшное, что сумела породить Германия. Его, бедолагу, подвела всегдашняя немецкая страсть к порядку. Выродилась в ограниченность: за то, что случится с раненым в тылу, отвечает не он. Значит, ему до этого и дела нет. Если за этой бравадой и чванством еще остался какой-то ум, в конце концов поймет, что успел натворить. Думается, в плену у него будут все шансы поумнеть.

— Очень не хватает мне сейчас нашей библиотеки! Будь я дома, все бы поднял по медицине с 1914-го, чтобы было, с чем сравнивать, — в глазах Романова блеснуло то искреннее, юношеское любопытство, что Алексей всегда подмечал у молодого поколения и очень ценил. Без любви к знаниям, без этого живого интереса настоящим специалистом не стать, — Того же Петрова — все издания [на тот момент готовится пятое] бы перечитать… Теперь после войны только, как историю писать будем.

— Об этом мы еще непременно поговорим. Инструменты, и немецкие, и французские в руках держать мне в ту войну приходилось. Вот и посмотрим, насколько они с той поры поменялись.

Трофейный стерилизатор был по-немецки массивен, его стенки вполне могли выдержать попадание мелких осколков. Инструментарий же знакомый, привычный, ничем по первому взгляду не отличающийся от отечественного.

— В четырнадцатом они в исполнении несколько разнились. Да и американский, ленд-лизовский, на вид другой. А тут — форма совсем наша.

— В самом деле, один в один, — Романов извлек из укладки зажим и поднес к глазам, что-то внимательно рассматривая, — Только… они и есть наши, товарищ командир, — произнес он враз переменившимся голосом, — Вот, видите, клеймо? «К.40» — это завод «Коммунар», Ленинград, сороковой год. Успели где-то прихватить, гады…

Он тяжело опустился на один из ящиков, так и не выпустив зажима из рук, вновь и вновь разглядывая заводской штамп на нем так, как смотрят на на только что полученную похоронку. Глаза его враз потеряли блеск.

— Те самые, — после долгой паузы заговорил он снова, — Довоенная партия. Может статься, их мой отец в руках держал.

— Он тоже врач?

— Нет, инженером был на на заводе, где их делали.

— Ленинградскому заводу по качеству равных практически не было, — Алексей понял, что никакого другого утешения Романов сейчас не примет.

— За качество отец лично отвечал, — Романов строго кивнул. — Заточка у скальпелей заводская еще, видите? Чуть-чуть подправить только.

Тяжкий разговор был прерван появлением Денисенко. Узнав, что трофейный инструмент на самом деле родной, можно сказать, из плена освобожденный, обрадовался. И тут же приказал одну укладку из новых отправить на стерилизацию. Новый, довоенной к тому же выделки инструмент — это добре, как раз то, что надо сейчас.

Остаток дня Романов был сосредоточен и молчалив. Как часто бывает у сильных натур, он