Наследство опального генерала - Лев Альтмарк

Мне не хотелось делать ему ничего плохого, и даже, наверное, было немного жаль его. Какое-то отдалённое и очень смутное воспоминание шевельнулось в моей голове. Может быть, и я был когда-то таким же студентом. Чем-то увлекался, что-то меня интересовало, и я так же ничего не замечал вокруг себя. Может быть, даже друзья у меня были…

Впрочем, это ничего сегодня не меняло – парнишка был уже обречён. Обречён хотя бы потому, что попался мне на глаза в эту минуту.

Я тихо обошёл вокруг него, и уже заучено и быстро набросил ему на шею капроновый шнур, который теперь постоянно носил в заднем кармане джинсов. Студентик даже не сопротивлялся, лишь попробовал отпихнуть мою руку и что-то жалобно пискнул, но потом захрипел и стал биться в конвульсии. Сотовый телефон полетел вниз по ступеням, и я некоторое время провожал взглядом огонёк на его экране, который постепенно уменьшался, потом погас, видимо, завалившись за ступеньку. Его рюкзак я даже не задел.

Но сразу от лежащего тела я не отошёл, а задумался: может, хватит играть с полицией в кошки-мышки? Ведь они гоняются за моей тенью и, вероятно, даже накопали какие-то следы. Но эти следы наверняка настолько ничтожны, что сыскари не приблизились ко мне ни на шаг. И это меня удручает. Мне требовалось совсем другого. Чтобы они не подумали, будто я опасаюсь их и трусливо заметаю свои следы.

Неинтересно играть со слабым соперником. Мне всего-то и нужно было для начала посрамить всех этих хвалёных сыскарей, чтобы сбить с них спесь и показать, кто в нашей игре решает, по каким правилам играть. С другой стороны, настоящий драйв наступает лишь тогда, когда соперники более или менее равны. А кому интересно соревноваться со слабаком? Хоть в полиции далеко не дураки, но и нет всё же такого уникума, с кем можно было бы поиграть в догонялки на равных. Или есть, и я ошибаюсь?

Сегодня же мне, несмотря ни на что, захотелось чего-то большего.

Наверное, следует дать им фору. Какой-нибудь хитрый опознавательный знак, чтобы каждый раз после долгих размышлений они могли догадаться, что имеют дело со мной. Именно со мной, а не с кем-то другим. Но дать им не какую-нибудь уголовную банальщину типа игральной карты на трупе или нарисованной углём чёрной кошки на стене, а что-то именно своё оригинальное. Так, чтобы они вычислили не сразу, но рано или поздно всё равно вычислили бы. Но не меня, а след от придуманного мной преступника. Играть так играть – с хорошими ставками, реальной опасностью и мощным драйвом…

Откуда я, кстати, вспомнил о карте на теле покойника и о кошке на стене? Когда-то давно я, кажется, читал, что кошка была опознавательным знаком какой-то легендарной бандитской группировки в России. Впрочем, ничего конкретного я об этом не помню, да мне это сейчас и не надо. Пускай воспоминания остаются в угасающей памяти, там им самое место. На мутном дне. Я и так почти ничего не помню – только какие-то смутные обрывки из полузабытого прошлого… Своего ли?

Арти – белый весельчак-пудель день за днём гонится за мной и никак не может догнать. А может, мы уже давно с ним поменялись ролями? Чья теперь очередь нырять лицом в траву?

Надо бы придумать какую-то собственную визитную карточку, которую оставляет маньяк на месте преступления. «Маньяком» меня точно уже окрестили в полиции. Значит, не будем их разочаровывать, поиграем пока в маньяков по их правилам. По стандартным их раскладам. Свои правила продиктуем чуть позже, когда окончательно загоним ищеек в тупик.

Чем это всё закончится? Не знаю, не хочу предполагать. Поймают они меня или нет – совершенно неважно. Наверное, моя драгоценная жизнь не настолько ценна, как та идея, которую я вынашиваю. Обидно будет, если не успею во всей красе выложить её миру. И это единственное, что обидно…

Хотя наверняка, если меня не станет, появится кто-то другой, кто придёт на моё место. Я в этом даже не сомневаюсь.

Только бы мой друг-враг N не переставал приходить ко мне время от времени. Чувствую, что он непременно когда-то скажет мне что-то очень важное, и ради этого стоит вести свои игры… Иначе для чего-то же он существует в моём воображении?

Пошарив по карманам, я не нашёл ничего интересного, что можно было бы оставить в качестве своей визитной карточки. В рюкзачке студентика тоже не оказалось ничего занимательного – тетради и книжки. Да ещё небольшой пластиковый японский ножик для бумаг. Немного подумав, я вытащил этот ножик и стал вертеть в руках.

А вот и идея! Отрезав кусочек от шнура, которым был задушен парень, я завязал на нём три узелка и, немного полюбовавшись на свою работу, сунул его в карман брюк убитого. Завязать три узелка, да ещё нестандартных, а таких, какие вяжут альпинисты или моряки, – гениальная мысль. Почему три? Потому что это третий мой убитый. При первом и втором у меня ещё не было такого замечательного сувенира для полицейских, потому что я просто до него не додумался. А теперь пусть поломают голову.

Думаю, они рано или поздно решат эту задачку, когда в их руках окажется обрывок шнура с четырьмя узелками, а потом с пятью. Не стану их долго томить…

Вокруг меня по-прежнему было тихо, и я осторожно выбрался на ближайшую аллею и пошёл к выходу из университета. Всю дорогу до самой вертушки на выходе мне никто не встретился.

Но когда впереди замаячила будка, в которой сидел охранник, я вдруг подумал, что он может меня запомнить. В это время большого потока посетителей уже нет, поэтому каждый входящий и выходящий у него на виду. Завтра же, когда сюда явятся полицейские и эксперты, они непременно начнут опрашивать всех, кто был здесь в вечернее время. Доберутся и до охранника. А мне так не хочется выходить из игры раньше времени. Это не трусость, это просто трезвый расчёт…

Отойдя в тень под деревья, я неспешно огляделся и вытащил из кармана шнур. Аккуратно отрезав ножиком небольшой кусок, завязал на нём четыре хитрых узелка и принялся ждать.

По-прежнему вокруг никого не было, и пожилой охранник, сидевший в будке, был неподвижен – он давно уже клевал носом. Последний раз оглянувшись, я в два прыжка подскочил к будке, рывком распахнул дверь и, пока старик не опомнился, накинул ему шнур на шею.

По-моему, он даже не понял, что