Белая гардения - Белинда Александра

Шторм превратил остров в гигантское болото. Утром, с первыми лучами солнца, мы выбрались из-под обломков и побрели к площади. На фоне разбросанных кругом деревьев, вырванных с корнем, мы казались мелкими букашками. Из глубоких ям торчали длинные грязные корни, повсюду валялись поломанные бурей ветки. По размытой дороге с горы кое-как спускались люди в изодранной мокрой одежде, с засыпанными песком волосами. Но Ивана среди них не было. От сердца отлегло, когда он появился позже всех. С плеч свисали обрывки веревок, похожие на змей.

Госпиталь выдержал бурю. Вокруг него начали собираться люди. Розалина стояла в дверях, опираясь на трость, и командовала, кому в какую группу становиться. Людей были сотни: растрепанные, прихрамывающие, в крови и синяках. Врачи и медсестры, сами в жалком состоянии и смертельно уставшие, раздавали последние медикаменты. Молодой врач уселся на ящик перед старухой с прокушенной губой и стал зашивать рану. Это, наверное, было ужасно больно, тем более что обезболивающих для нее не нашлось, но пожилая женщина вела себя смирно. О ее страданиях можно было догадаться только по тому, как дрожали прижатые к груди руки.

Мы обнялись с Розалиной, а затем вместе с остальными поспешили в лагерь. Увидев его, все мы испытали настоящий шок, Изодранные куски ткани трепетали на утреннем ветру, как остатки истлевшей одежды на скелете. Дороги превратились в канавы, заваленные обрывками постельного белья и битой посудой. Многие вещи, которые людям с таким трудом удалось доставите сюда из Китая, погибли безвозвратно. Невозможно было смотреть на кучи поломанных столов и стульев, перевернутых кроватей, разбросанных игрушек. Мимо нас прошла женщина, держа в руках мокрую изорванную фотографию ребенка. «Это все, что осталось от него. И даже этого меня лишили», — застонала она, пронзительно глядя мне в глаза. Ее посеревшие губы задрожали, будто она ожидала услышать ответ. Но я не могла найти слов, которые бы утешили ее.

Ирина вернулась в госпиталь, чтобы помогать Розалине, а я направилась в восьмой сектор. Под ногами хрустели мелкие камешки. Кокосов больше можно было не бояться: на пальмах не осталось ни одного ореха, все они лежали на земле, многие были разбиты. Я почувствовала неприятный запах. Осмотревшись по сторонам, я увидела на дороге щенка. Рухнувший палаточный шест острым концом пробил его пухлое брюшко. В ране уже копошились муравьи и мухи. Я содрогнулась, подумав, что какой-нибудь ребенок сейчас ищет своего любимца. Найдя подходящий кусок дерева, я выкопала небольшую яму. Потом вытащила из мертвого тельца обломок шеста и за лапы оттащила его в могилу. Прежде чем забросать щенка песком, я задумалась, правильно ли поступаю. Но я вспомнила свое детство. Есть такие вещи, которые детям лучше не видеть никогда.

Непролазные джунгли, окружавшие восьмой сектор, защитили его. Палатки были повалены и порваны, но не до такой степени, как в третьем и четвертом секторах, поэтому их можно было починить. Кровати разбросало по всей территории, но поломанных почти не было. В одном месте саму палатку унесло не гром на соседнее дерево, но вся мебель осталась нетронутой, как будто хозяева оставили жилище минуту назад.

При виде своего чемодана я до крови закусила потрескавшиеся губы. Он был аккуратно и надежно привязан к дереву и не пострадал. Я преисполнилась чувством благодарности к своим соседкам, которые позаботились о моих вещах, пока меня не было. Замок заклинило, но мне так не терпелось заглянуть внутрь, что я нашла неподалеку камень и разбила им защелку. Вечерние платья были мокрые и все в песке, но меня это мало волновало. Я стала шарить рукой под ними, молясь, чтобы пальцы наткнулись на тот предмет, который интересовал меня в первую очередь. Нащупав деревянную поверхность, я вскрикнула от радости и вытащила из чемодана матрешку. Она была цела и невредима, и я принялась целовать ее, как мать, которая нашла потерявшегося ребенка.

Море приобрело цвет чая с молоком. На поверхности воды покачивались вырванные растения вперемешку с мусором. Утренние лучи отражались на легких волнах, казавшихся сейчас совершенно безобидными, — ничего общего с тем разъяренным монстром, который вчера ночью чуть не проглотил всех нас. Невдалеке, на узкой песчаной полосе, группа людей под руководством священника возносила Богу благодарственную молитву за спасение. Я в Бога не верила, но все равно склонила голову в знак уважения. Нам было за что благодарить его. Каким-то чудом не погиб ни один человек. Я закрыла глаза, пытаясь на какое-то время отрешиться от всего, что пришлось пережить.

Позже я нашла капитана Коннора у офиса МОБ. Металлические стены были продырявлены, некоторые шкафы с выдвижными ящиками лежали на кучах вывалившихся из них бумаг. Капитан, в выглаженной форме и с таким аккуратным пробором в волосах, что была видна полоска розовой кожи, на фоне этого хаоса вызывал удивление. Единственным признаком, указывающим на то, что он тоже пережил катастрофу, были грязные ботинки, которые он по какой-то причине не успел почистить. Капитан улыбнулся мне, словно ничего не произошло и человек, как всегда, просто явился на работу. Затем он указал ни группу ниссеновских бараков, которые мы использовали как склады. Некоторые из них были в намного худшем состоянии, чем наш офис: у них так покорежило стены, что чинить их, пожалуй, уже не имело смысла.

— Если и было в этом бедствии что-нибудь положительное, уверенно произнес Коннор, — так это то, что они наконец-то поймут, что нас нужно как можно скорее забирать с этого острова.

Когда я вернулась в госпиталь, на остров для оказания помощи уже высадились филиппинские и американские солдаты с Гуама. Иван вместе с другими мужчинами выгружал из армейского грузовика канистры с бензином и питьевой водой, ка военные ставили палатки для тех пациентов, которым не хватило места в самом госпитале. Добровольцы кипятили воду для стерилизации медицинских инструментов и бинтов или готовили еду под временным навесом.

На мокрой траве перед госпиталем на подстилках спали люди. Среди них была и Розалина. Рядом сидела Ирина и гладила свою бабушку по седой голове. Мне снова вспомнились слова Розалины, которая сказала, что пожертвовала бы собой ради Ирины или меня и что мы — это все, что у нее есть. Я наблюдала за двумя женщинами из-за дерева, прижимая к груди матрешку. У меня тоже ничего, кроме них, не было.

Я увидела, что Иван взялся за мешок с рисом и потащил его к столовой. Я хотела помочь ему, но весь запас решительности у меня, похоже, был исчерпан. Иван выпрямился, потянулся и, встретившись со мной взглядом, направился ко мне. Он улыбался, на ходу вытирая руки о бедра. Но когда он подошел ближе и всмотрелся в мое лицо, улыбка тут же исчезла.

— Я не могу пошевелиться, — сказала я.

Он протянул мне руку.

— Все хорошо, Аня. — Иван прижал меня к себе. — Все не так плохо, как кажется. Никто серьезно не пострадал, а вещи всегда можно починить или заменить.