Повседневная жизнь первых российских ракетчиков и космонавтов - Эдуард Буйновский

Кульминация для разработчика и испытателя — первый пуск своего детища. Формально весь процесс создания комплекса «Буран» проходил под патронажем серьезнейшей Государственной комиссии под председательством первоначально Олега Дмитриевича Бакланова — министра общего машиностроения, а затем — секретаря ЦК КПСС. Не знаю, как уж получилось, но со временем он стал членом печально знаменитого ГКЧП, за что и поплатился. И тем не менее в последующем личное общение с ним дает мне полное основание утверждать, что это — исключительно грамотный технически, интеллигентный и скромный человек.

В этой комиссии был собран весь цвет отечественной космонавтики — 10 генеральных и главных конструкторов. И это не считая девяти министров, президента и трех вице-президентов Академии наук, восьми ответственных руководителей Минобороны. Всего 45 человек. Работа комиссии носила несколько «парадный» характер. На редких заседаниях в Москве (собрать таких «великих» стоило больших трудов) до членов госкомиссии доводились этапные результаты работ по созданию комплекса, решались какие-то оргвопросы, обсуждались и подписывались протоколы и решения. Более действенные и результативные были заседания Совета главных конструкторов, а также частые технические совещания в Подлипках или у какого-либо главного конструктора, где ставились конкретные вопросы и проблемы, обсуждение которых иногда проходило в жарких баталиях.

С большим удовольствием члены госкомиссии откликались на выездные сессии, которые проходили на полигоне. От работы далеко, можно пообщаться с коллегами, расслабиться. Для испытателей промышленности и полигона это целое событие. Еще бы, столько «сильных мира сего», большие военные начальники. Глядишь, в кулуарах можно решить какие-либо насущные проблемы. Организаторами таких «выездных сессий», как правило, были секретари госкомиссии — от промышленности и от Минобороны. С нашей стороны эти функции поначалу выполнял Владимир Пивнюк, но потом он как-то незаметно перевалил эти хлопотные обязанности на мои плечи.

Ну что ж, опять пришли времена, когда я снова зачастил на полигон, теперь уже — космодром Байконур. Но если во времена нашей молодости мы добирались туда сутками, то теперь картинка другая. Бывало так, что во второй половине рабочего дня меня находил дежурный по главку и говорил, что Максимов вызывает меня к себе, а где-то уже к ужину я докладываю ему о своем прибытии на полигон. Зачастую он и не мог вспомнить, зачем я ему был нужен с утра.

Все течет, все меняется! Когда-то лейтенант Буйновский ютился по баракам и землянкам 2-й площадки, теперь же место моего постоянного проживания на полигоне «нулевой квартал». Историческое место во всех отношениях, а по жизни — два утопающих в зелени уютных двухэтажных домика на берегу Сырдарьи, где проживали большие начальники и, как следствие этого, была своя столовая, бильярдная, маленький кинозал и даже сауна с бассейном. Мечта каждого чиновника нашего главка — как только стал пусть даже маленьким начальничком, в Москве обедать в «буржуйке» за одним столом с Максимовым, а на полигоне надо попасть жить (только через личное разрешение Сан Саныча) в «нулевку». Поскольку мне пришлось еще выполнять и функции секретаря госкомиссии, то я жил в «нулевке» рядом с моими командирами на законных, так сказать, основаниях. Справедливости ради надо сказать, что если у Максимова, Титова, Игоря Ивановича Куринного (начальника Политуправления войск космического назначения) были отдельные двух- и трехкомнатные апартаменты со стильной мебелью, то мы, «счастливчики», ютились по три-четыре человека в номере, из которых обязательно — один-два наших генерала. Но привилегиями жителей «нулевки» тем не менее мы пользовались сполна.

Работа на полигоне с госкомиссией доставляла много хлопот и связана была в основном с вопросами встречи на аэродроме, размещения все в той же «нулевке», транспортировки на площадки, организации заседания комиссии, и что, пожалуй, наиболее хлопотное — успеть подписать протокол заседания каждым членом комиссии, пока он не сел в самолет (если на полигоне я по-деловому подходил к министру и вежливо, но настойчиво просил его подписи, то в Москве мне к нему вообще не прорваться).

Сан Саныч очень внимательно следил за тем, кто, где, с кем размещается в гостинице, кто в каком зале питается, соблюдена ли иерархия при размещении в автобусе. Частенько мне доставалось от него по этим житейским вопросам. Помнится такая маленькая деталь. Когда Олег Дмитриевич стал секретарем ЦК КПСС (председателем госкомиссии был назначен Виталий Хусейнович Догужиев — новый министр общего машиностроения), то в очередной заезд комиссии он отозвал меня в сторонку и вежливо попросил не забыть устроить его охрану и врача (оказывается, это обязательный штат на выезде для партийного руководителя такого уровня). Для Олега Дмитриевича все сделали в лучшем виде!

Интересно общаться в простых житейских условиях с людьми, многих из которых ты видел только на портретах. Вот, например, в автобусе ко мне обращается Сысцов, министр авиационной промышленности: «У вас место свободное, можно сесть рядом с вами?» Я, конечно, милостливо разрешал, хотя душа у меня уходила в пятки от страха. Правда, пройдет немного времени, и я после очередной «накрутки» Сан Саныча стал действовать более решительно. Вот выходят из самолета, оживленно беседуя, двое таких «великих», и один другого приглашает поселиться с ним в одном номере (в Москве-то им некогда поболтать). А у меня-то все расписано по бумажке и одобрено Максимовым. Нарушение иерархии! Захожу в номер и сурово: вы остаетесь, а вы — в другую гостиницу (там «звезд» поменьше). Извиняются и беспрекословно расходятся по своим номерам в соответствии с табелью о рангах. Или в столовой: это место Максимова, пересядьте, пожалуйста, за другой стол. Краснеет, извиняется и пересаживается. А попросил бы я его об этом в Москве! Это я все к своим философским рассуждениям о том, как смена обстановки влияет на человека, независимо от того, какой пост он занимает.

Но вот житейская картинка другого характера. К примеру, член госкомиссии, герой-полярник, симпатичнейший человек Артур Чилингаров (сегодня — депутат Госдумы, известный политик). Возвращаемся домой в Москву после очередного заседания комиссии. В салоне самолета болтаем о том о сем, немножко потягиваем спиртик, Артур Чилингаров кокетничает с симпатичной Натальей, сотрудницей нашего отдела. А я рядом играю в шахматы с переменным успехом с заместителем нашего министра по строительству и расквартированию войск (не знаю, есть ли сейчас такая должность). Друзья-приятели! Кажется, попроси его в этот момент улучшить мои жилищные условия — и прямо с аэродрома я поехал бы в новую квартиру. Но вот самолет приземляется во Внуково-3, у трапа — дюжина черных «Волг». Только Артурова нога коснулась московской земли, это совершенно другой человек! С непроницаемым лицом «большого начальника» садится в свою «Волгу» и прости-прощай! А мы с Натальей бегаем вокруг самолета в поисках добреньких начальничков, которые довезли бы нас хотя бы до станции метро. Вот такое чудесное перевоплощение происходило практически с каждым нашим попутчиком спецрейса Байконур — Москва.

Ну а о министрах, работниках ЦК КПСС или Совмина здесь и говорить не приходится: они и в самолетах располагались как хозяева, в отдельных салонах, а их «членовозы» теснят друг друга в нескольких сантиметрах от трапа. Это не они все плохие, а такая уж была система. Ну а нас, простых смертных, как правило, выручали наши родные генералы Соколов, Патрушев, Филатов, Дмитриев, маленькие «Газоны» которых забивались нами до отказа. А на полигоне опять картина повторяется: разрешите сесть с вами рядом. В общем, спектакль человеческих характеров и эмоций. Интересно все-таки покопаться в тонкостях линии поведения отдельных личностей в прямой зависимости от их расположения на ступенях партийно-советской иерархической лестницы. Хорошо, что они об этих моих крамольных мыслях не догадывались.