Путь Грифона - Сергей Максимов

А нам, дорогой читатель, будет нелишне вспомнить последний Верховный Совет СССР двенадцатого созыва, избранный Съездом народных депутатов СССР в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году и через два года прекративший свою работу, так получается, вместе с выполненной функцией – развалом СССР. Так что не далеки были от истины старые большевики-коммунисты, когда говорили по этому поводу: «Сталина на вас нет!».

Полгода проект Конституции победившего социализма активно обсуждался. Семьдесят пять миллионов человек участников обсуждения, внесли полтора миллиона предложений, дополнений и поправок, которые публиковались в периодической печати. Но такие предложения, как «разрешить частную собственность» и «ликвидировать колхозы», без всякого обсуждения сразу были сданы в архив под общим заглавием «Враждебные отклики».

С самого начала года к Сталину письменно и устно стали обращаться высокопоставленные секретари из республик, краёв и областей. Они прямо указывали, говорили и писали, что демократическая, бухаринская, а совсем не сталинская конституция и грядущие выборы ведут не просто к ограничению власти партии, а к устранению партийного руководства как такового. Одним из самых активных корреспондентов и ходоков к вождю был кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП(б), первый секретарь Западно-Сибирского крайкома ВКП(б) Роберт Индрикович Эйхе.

Сибирь, как никакое другое место в стране, давала ему чёткое понимание опасной для власти сути происходящих процессов. Коллективизация несколько раз перетасовала сибирское крестьянство выселениями, переселениями и расселениями. Здесь даже счёт шёл не на людей, а на семьи. Индустриализация в свою очередь растолкала спецпереселенцев по старым и нарождающимся промышленным городам и крупным индустриальным центрам. Города и сёла Сибири были переполнены ссыльными всех мастей и всех политических окрасов.

Население прирастало уголовниками, освобождающимися из лагерей, не всегда спешившими возвращаться в Европейскую Россию. Вне городов и сёл легла сеть лагерных пунктов крупнейшей составляющей советской каторжной системы – Сиблага. Здесь можно было ожидать всего чего угодно при малейшем колебании политической системы. «Эти выборы гладко не пройдут. Антисоветские элементы, не выкорчеванные еще троцкистско-бухаринские агенты фашизма, прикрывающиеся флагом социалистической демократии, попытаются проникнуть в органы власти, обмануть бдительность народных масс. Так же проявят активность церковники разных толков, которые начали готовить к выборам своих последователей из наиболее отсталых слоев населения, играя роль повстанца для не разоружившихся врагов Советской власти», – полнились тревогой директивные документы сибирских крайкомов и обкомов.

Сталин охотно принял предложения своего актива по уничтожению остатков «бывших». Оперативный приказ НКВД СССР за номером 00447 июля месяца придал событиям невиданное прежде ускорение, чтобы «с 5 августа 1937 года во всех республиках, краях и областях начать операцию по репрессированию бывших кулаков, активных антисоветских элементов и уголовников». Вот бы покойный Г. Г. Ягода обрадовался! Он ещё год тому назад настоятельно советовал «троцкистов, исключённых из партии в ходе партпроверки, – в лагеря на пять лет, а уличённых в причастности к террору судить и всех расстрелять».

Правительственная телеграмма лета тридцать седьмого придала государственный размах грядущим мероприятиям на местах: «ЦК ВКП(б) предлагает всем секретарям областных и краевых организаций и всем областным, краевым и республиканским представителям НКВД взять на учёт всех возвратившихся на родину кулаков и уголовников с тем, чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и были расстреляны в порядке административного проведения их дел, через тройки, а остальные менее активные, но всё же враждебные элементы были бы переписаны и высланы в районы по указанию НКВД. ЦК ВКП(б) предлагает в пятидневный срок представить в ЦК состав троек, а также количество подлежащих расстрелу, равно как и количество подлежащих высылке. Секретарь ЦК И. Сталин».

Параллельно шла подготовка к выборам. В результате проверок только по Западно-Сибирскому краю были отведены кандидатуры двухсот шестидесяти двух председателей и двухсот девяноста девяти секретарей участковых избирательных комиссий. Отстранённых руководителей и членов избирательных комиссий отделы НКВД тут же «брали на карандаш»…

В некоторых районах посчитали, что председателем участковой комиссии должен быть только руководитель агитпункта. Речи о том, что в каком-то избирательном округе у кандидата в депутаты будут соперники по выборам, даже не велось. Кандидатуры, конечно, выдвигались, но проходили тщательный отбор на местах, затем утверждались на самом верху и директивно спускались вниз.

Очень часто кандидат, за которого предстояло голосовать, допустим, на селе, оказывался столичным жителем. У деятельных и любознательных избирателей, интересующихся на предвыборных собраниях «почему он должен голосовать за члена Политбюро (такого-то)?», в свой черёд спрашивали: «А что вы имеете против кандидатуры члена Политбюро (такого-то)?» И тут местный оперуполномоченный НКВД поворачивался лицом к будущему избирателю, играя карандашом в пальцах, в пронзительной тишине ждал ответа…

Но Сталин не был бы Сталиным, если бы упустил из вида другой аспект партийно-чиновничьих хлопот: недопущение к власти одних – ведёт к усилению и укреплению власти других. Незабвенный Роберт Эйхе, как постоянный член внесудебных троек, поставивший свою подпись на приговорах более пятидесяти тысячам людей, боролся за собственную власть, которая с новой конституцией и новым территориально-административным делением буквально ускользала у него из рук.

Западно-Сибирский край, бывшая Томская губерния, к тому времени обретал новое деление на Томскую, Кемеровскую, Новосибирскую области и Алтайский край. В сухом остатке получалось четыре избирательных округа… Вместо одного подвластного и лично контролируемого. И таких, как Эйхе, по стране были сотни и тысячи. С ними тоже надо было что-то делать. Повышать в должности и приближать – опасно. Понижать – значит создавать новую оппозицию и плодить заговоры на местах. А делать-то и нечего, кроме того как тоже расстрелять…

«Terror», как мы помним, переводится с латыни как «ужас». С большой долей условности, прежний не иссякающий поток репрессий, пользуясь народным языком, можно считать тем, о чём потрясённо и ошеломлённо говорят вполголоса: «Тихий ужас». Громкие процессы, конечно, сделали террор громким.

Тридцать седьмой год, несомненно, был и есть значительным годом в истории советского государства, как завершающий год расправ над бывшими представителями господствующих и чуждых классов. Но он никогда бы не приобрёл зловещего, знакового звучания, не будь в нём военно-партийной и номенклатурной составляющей. И если для людей, отнесённых к категории «бывших», которых осознанно и планомерно изводили всё послереволюционное время, не было большой разницы между годом двадцатым и годом тридцать седьмым, как не было им особой разницы между военным и мирным временем, то образованным революцией новым, господствующим, социально-политическим сообществам было от чего взвыть.

Если после убийства С.М. Кирова Сталин беспощадно расправился с возможными лидерами в партии, то теперь, помимо расправ с «бывшими», изымались из обращения «нынешние»: «переродившиеся», «замаскировавшиеся», «примазавшиеся» и даже «в прошлом заслуженные»… Всякие, особенно те, кто имел опыт революционных переворотов и был способен мыслить категориями смены власти вооружённым путём. И не потому совсем, что это в основном были люди не глупые, талантливые, яркие и успешные, как потом трубила перестроечная, сверх всякой меры либеральная пресса. А потому, что чаще всего это были люди лукавые. Список таковых не нужно было и составлять. Нужно было просто переписать состав троек, чтобы уже в году следующем разобраться и с ними.