Том 1 - Григорий Анисимович Федосеев

В долине, там, где вместе со зверем замолк последний звук, уже темнело. Я стоял не в силах прийти в себя. А рядом все так же тихо, нежно насвистывал свою мелодичную песенку рябчик.

— Ты еще тут? — крикнул я, раздосадованный своей нерасторопностью.

Да и как было не злиться. Ведь зверь был от меня не далее пятидесяти метров. Сколько мяса упустил! Нам хватило бы его дней на десять. Невольно вспомнил про холодец из сохатиной губы, про печенку, жаренную на вертеле. Было о чем пожалеть… А рябчик все продолжал насвистывать свою беззаботную песенку.

Когда я спустился в долину, была ночь. Шел неохотно, словно провинившись. Товарищи, поджидая меня, не ужинали.

— Жаль, ой, как хочется мяса, ведь без него мы Кубарь не одолеем. Знатье, медвежатину бы взяли, — говорил Курсинов, выражая мысли всех.

Уставшие за день люди скоро уснули.

Выступление было назначено на ранний час. Я пробудился, когда еще была ночь, но уже чувствовалось, что рассвет недалеко, что вот-вот на востоке сквозь тьму пробьется победный луч зари.

Подброшенные в костер дрова быстро разгорелись. Завтрак состоял из небольшой порции каши, совсем крошечной лепешки и бледного чая, который давался в неограниченном количестве, но без сахара.

В семь часов мы уже пробирались через мертвую тайгу. Прокладывая путь, стучали топоры, но лес не сдавался. Все труднее становилось идти. Наконец попали в непроходимый бурелом. Скоро подошли лошади, и нам пришлось повернуть обратно. Бесполезно было пытаться пробиться по Ничке до следующего распадка.

В раздумье, что делать дальше, мы собрались на поляне.

— А ты не помнишь, как вчера сохатый спустился в долину, шагом или махом[9]? — вдруг спросил меня Прокопий.

Я не понимал, зачем ему вдруг понадобилось это знать.

Он предложил пойти разыскать след зверя. Я согласился только из любопытства узнать, какие выводы будут сделаны Прокопием, когда мы определим, как именно пошел зверь от отрога — шагом или махом.

Скоро мы увидели на снегу, покрывавшем северный склон отрога, следы зверя. Он спустился в долину крупными прыжками и пошел завалом. Прокопий медленно шагал, внимательно рассматривая землю, на которой чуть заметно виднелись крупные отпечатки копыт. Через двести метров следопыт остановился.

— Здесь вот он стоял, видимо, прислушивался — не преследуют ли его. А вот старый след, значит, тут он раньше проходил, — и на лице Прокопия появилась радостная улыбка.

— Хорошо, что ты не убил его, он поможет нам пройти завал, — говорил Прокопий, пробираясь между сваленными друг на друга сучковатыми стволами.

Дальше сохатый пошел шагом.

Неспроста этого зверя зовут «лесным бродягой». Нужно видеть, как он ловко пробирается по завалам, через какой только колодник не перешагивает, как умело он выискивает проход, пробираясь через бурелом или пересекая топи.

Идя вперед, Прокопий сламывал сучья и изредка делал на деревьях затесы. Но, странно, сохатый все настойчивее поворачивал к реке, и чем ближе мы подходили к ней, тем мрачнее становилось лицо моего спутника.

— Наверное, ушел через Ничку, лучше бы убил ты его, — говорил он с досадой.

И действительно, скоро мы оказались на берегу. След пропал. Зверь прыгнул в реку.

Прокопий попросил меня подождать, а сам пошел берегом вверх.

— Напрасно, — сказал я ему, — нужно скорее переправляться на другую сторону реки или идти в обход по отрогам.

Прокопий не послушался.

А время шло, и солнце, поднявшись над горами, уже заливало радостным светом этот безжизненный уголок долины.

Я долго сидел на берегу и, скучая, всматривался в печальный пейзаж. Вдруг издали послышался свист, а затем и крик. Я встал и, не задумываясь, полез по завалу к Прокопию. Он стоял на крутом берегу, поджидая меня.

— Вот он где вышел, — сказал Прокопий, показывая ясный отпечаток копыт на разрыхленной сырой земле.

Оказывается, сохатый обошел неприступный бурелом рекою. Метров триста он брел по воде, затем вышел на берег и ушел вверх. Это открытие было для нас как нельзя более кстати. Теперь и я поверил, что по следу зверя мы сможем добраться до зеленой тайги.

— Хорошо все-таки, что ты не убил его, — сказал Прокопий и рассмеялся.

Мы возвратились к своим, и караван, добравшись до отрога, свернул по звериному следу. Дружный стук топоров да крик погонщиков, не смолкая, разносился по долинам. Отряд настойчиво пробивался вперед. Без устали работали люди.

— А зачем тебе нужно было знать, шагом ли пошел зверь от отрога или махом? — спросил я Прокопия.

Прокопий улыбнулся.

— Если зверь напуган, он пойдет напролом, по такой трущобе его следом лучше не ходи. А вот когда идет спокойно, шагом — он разборчив и зря никуда не полезет. И если он тут когда-нибудь проходил, все равно помнит, особенно сохатый. Он ведь любитель бродить по завалам.

Мертвая тайга постепенно редела. Все чаще стали попадаться зеленые кедры. Несмотря на недостаточный завтрак, все шли бодро. Удачный маршрут через бурелом к зеленому лесу приподнял у всех настроение. Через два километра мы расстались со следом зверя.

В два часа дня сделали привал на берегу реки. Тут еще местами лежал снег. Нигде не было признака весны, и только ветерок, налетая с юга, напоминал о тепле.

Ничка здесь протекает в более тесной долине. С какой стремительной быстротой она проносится по шиверам, обдавая пеной берега! Всюду: в кривунах, в изголовьях кос и на высоких берегах нагроможден наносник — остатки часто повторяющихся наводнений.

Во второй половине, дня нам попалась звериная тропа. Дальше она становилась более заметной, и на ней все чаще попадались свежие следы изюбров.

Изюбр — марал — принадлежит к виду оленей. Водится он в Средней Азии и Сибири, главным образом в юго-восточной ее части. Своим крупным ростом, сложением и повадками он напоминает благородного оленя. У обоих головы бывают украшены роскошными рогами, одинаково зычны у них голоса. Это изюбр осенью, в брачную пору (гон), своим ревом нарушает безмолвие тайги и гор. На Восточном Саяне по плотности он, пожалуй, занимает первое место среди копытных зверей. Изюбры там встречаются всюду: в долинах, на увалах, а в жаркие дни на белогорьях. Глубокий снег, выпадающий в центральной части гор по Кизыру, Казыру, Вале, заставляет зверей покидать эти районы и уходить на север за Канское, Агульское и другие белогорья, где бывают мелкие снега. Весною же они возвращаются обратно, к солнечным долинам, чтобы среди роскошных лугов провести все лето. Обычно крупные экземпляры (старые звери) поселяются в вершинах глухих ключей, где малодоступные гольцы оберегают их покой. Именно там, под сводом мрачных скал, в густых кустах вечно зеленой кашкары или в