Том 1 - Григорий Анисимович Федосеев

Солнце уже было низко над горизонтом, когда с последним грузом вышли на белок Лебедев, Курсинов, Бурмакин и Днепровский. Они молча сбросили поняжки и, усевшись на них, отдыхали.

— Кажется, все! Теперь осталось только отлить тур, сколотить пирамиду, и можно идти на Кубарь, — сказал Лебедев.

Все повернули головы на север. Там, среди мощных хребтов, величественно возвышался голец Кубарь. Его бесчисленные отроги, спадая, терялись в глубине долин. При вечернем освещении голец, будто богатырь, отдыхал, окруженный надежной охраной недоступных гор. Туда, к нему, теперь лежал наш путь!

В долине реки Нички

Прозрачным и свежим утром 23 мая мы спустились с хребта Крыжина к Кизыру и сразу же начали свертывать лагерь. Нужно было торопиться с выполнением программы работ — лето в Восточном Саяне коротко. В этот день экспедиция разделилась на две группы. Трофим Васильевич с Бурмакиным и еще четырьмя товарищами должны были вернуться на устье Таски и с несколькими лошадьми пробраться до Чебулака, чтобы там закончить начатые мною геодезические работы, я и идущие со мной товарищи намеревались обследовать долину Нички и Шиндинский хребет.

В 12 часов мы расстались. Двое рабочих повели по тропе лошадей, а Трофим Васильевич со своей группой уселся в лодку. Вместе с ними отплывал и Левка. Он уже стоял в носу и поглядывал хитрыми глазами на Черню, точно хотел сказать: «Вот, смотри, без меня не могут обойтись, а тебе тут и пропадать». Черня, конечно возмущался, визжал, метался, видимо, не понимая, почему его оставляют, а берут какого-то бездарного, по его мнению, пса.

Мы стояли долго на берегу, пока течение Кизыра не спрятало в своих скалистых кривунах лодку с нашими товарищами. День был солнечный, и ничто, казалось, не должно было омрачить их далекий путь. Мы условились встретиться через две недели под Фигуристым белком, у истоков Паркиной речки.

Сразу же, как только лодка скрылась, мы начали переплавлять свое имущество на правый берег Кизыра. Мошков после операции чувствовал себя хорошо. Опухоль на руке спала, и рана стала затягиваться.

Пока лодкой перебрасывали груз, Самбуев пригнал лошадей. Все они поправились. Но Бурка и Дикарка за это время совсем одичали, и нам долго пришлось бегать по лесу, прежде чем удалось их поймать.

Переправа лошадей заняла несколько часов, причем не обошлось без приключения. Один конь, по кличке Сокол, был отнесен течением ниже переправы и, не найдя там пологого берега, вернулся обратно. Выбираясь из реки, ниже устья Белой, он распорол себе живот. Пришлось задержаться. Я и Лебедев переплыли к нему. Рана была большая и глубокая. Казалось, лошадь не выживет, пристрелить же ее было жалко. Мы свалили Сокола на землю, зашили рану шелковой леской и, сняв узду, оставили его на произвол судьбы. Когда мы отплывали к своим, конь, будто поняв, что его бросили, стал метаться по берегу и жалобно ржать, но мы ничем не могли ему помочь…

Тайга, подошедшая с севера к Кизыру, встретила нас непролазной чащей. Там, на неширокой береговой полоске, казалось, столкнулись в борьбе за каждый вершок почвы все породы леса, растущего в Восточном Саяне. Тут и кедры, и ели, и пихты, а между ними тополь, береза, ольха, черемуха, рябина. Это еще сравнительно молодой лес, пришедший на смену давно погибшей от пожаров тайги. Огромные деревья, когда-то украшавшие береговую полосу Кизыра, завалили собою проходы, и нам пришлось сразу же взяться за топоры.

Постепенно тропа начала выравниваться, и скоро чаща осталась позади. Перед нами открылась слегка всхолмленная низина, ограниченная с востока и запада высокими, сглаженными к реке отрогами. Редкие кедры, покрывающие эту низину, — низкорослы и чахлы. Это, видимо, оттого, что растут они на сильно увлажненной почве, а местами даже на заболоченной. Кедр встречался в небольших котловинах и выемках, характерных для Кизырского ската. Там находили мы и погибшую пихту, недавно оспаривавшую у кедра право на жизнь в этой скучной низине. В глубине ложбин и по берегам ручейков растут ели. На всех этих, редко встречающихся деревьях, лежит отпечаток сурового климата и холодных ветров, гуляющих часто зимой по низине.

Выбравшись из чащи, мы пошли быстрее и скоро увидели озеро. Отдав необходимые распоряжения по устройству бивака, я свернул влево, намереваясь с ближайшей возвышенности наметить путь на завтра. Со мной увязался и Черня. Мы пересекли кочковатую поляну и редколесьем поднялись на вершину ближайшей сопки. Моему взору открылась обычная горная панорама: на востоке она ограничивалась близко расположенными горами, снежные вершины которых еще были освещены лучами заходящего солнца; справа хорошо был виден хребет Крыжина, а слева — долина Нички, с круто спадающими к ней отрогами. Оказалось, что всхолмленная низина, по которой мы шли, добираясь до озера, протянулась до самой Нички. Она скорее напоминает глубокую седловину, некогда соединявшую долину Нички с Кизыром. У наблюдателя возникает и другой вопрос: не являлась ли в доисторический период эта низина руслом реки Нички? Ведь в том месте, где Ничка подходит к низине, река, почти под углом в 90°, поворачивает на запад, меняя меридианное направление на широтное. Но если на карте русло этой реки провести через равнину до Кизыра, то у нее исчезнет эта угловатость, ибо равнина служит до некоторой степени продолжением долины Нички. Мне больше нигде на Восточном Саяне не приходилось встречать столь пониженный рельеф в междуречьях, как именно там, в районе Окуневого озера, между Кизыром и Ничкой.

Пока я заканчивал зарисовку и заносил свои впечатления в дневник, у озера вспыхнул костер. Еще несколько минут, и мы бы ушли, но вдруг лежавший рядом Черня вскочил и, сделав прыжок, замер, напряженно всматриваясь в даль. Я схватил штуцер и тоже насторожился. Кругом было тихо. В вечерних сумерках отдыхали горы, дремала тайга. Но Черня, вытянув морду, жадно тянул воздух и прислушивался. Наконец он сделал еще два прыжка, на миг задержался, посмотрел вправо, влево и бросился вперед по редколесью.

Я побежал за ним, но через несколько метров остановился. Собака уже скрылась. Сомнений не было — Черню взбудоражил находившийся где-то недалеко зверь. Я постоял немного и, не дождавшись лая, стал спускаться к своим.

Впереди то появлялся, то исчезал, прячась за стволами деревьев, огонек. Скоро до слуха долетел звук колокольчика — где-то близко паслись лошади. Страшно хотелось есть, но от костра доносились не запах супа, а мелодичные звуки гармошки. Я прибавил шагу, гармошка