Король - Бен Кейн

развиваться так, как мы надеялись. В зале, полном князей и епископов, в присутствии Алиеноры, Ричарда и его сторонников, Генрих начал с резких возражений против брака Агнессы, напирая на то, что он свершился без его согласия. Но когда Конрад, отец невесты, выступил в защиту этого союза и стал разливаться соловьем, рассказывая, как любят друг друга эти двое, давно обещанные друг другу, слушатели разразились громкими криками одобрения. Затем Конрад завел речь про Филиппа Капета, «изгонителя жен», и про его грязные замыслы относительно Агнессы. Собравшиеся гневно зашикали. Конрад закончил пламенной просьбой к государю дать свое благословение. Все это, разумеется, было напоказ – император уже дал согласие на брак.

Прежде чем милостиво согласиться, Генрих сделал вид, что раздумывает. Далее он поведал о предложении Филиппа и Джона: те обещали среди прочего головокружительную сумму серебром за дальнейшее заточение Ричарда или передачу его французскому королю. Каждая подробность вызывала крики протеста. Знаменательно, что к ним присоединились епископы Майнца и Кельна.

Генрих склонил голову и слушал, словно обычный человек, а не кровожадный хищник, каким на самом деле являлся. Не я один подметил, как часто взгляд его падает на дюжину окованных железом сундуков, выставленных близ помоста. В них хранилось потрясающее богатство – сто тысяч марок серебром, или две трети выкупа за Ричарда. Когда император отвел от них глаза, то сделал вид, что внимает доводам епископов, а затем объявил, что даже не думал расторгать соглашение с английским королем, его другом. Раз он дал слово, не поморщившись солгал Генрих, оно нерушимо. Удовлетворенные епископы замолчали.

Он освободит Ричарда, продолжил император, и это доставит ему радость. Будет только одно маленькое условие.

Ага, вот оно, подумал я. У Алиеноры действительно имеется осведомитель при императорском дворе.

Подготовленный к этому матерью, Ричард не разъярился, услышав возмутительное требование: принести Генриху оммаж за собственное королевство. Вместо этого он сразу согласился. Императору не удалось скрыть разочарования.

Меня не удивило, что немец приготовил напоследок еще один ядовитый укус. Помимо признания себя вассалом, продолжил Генрих, Ричард должен пообещать, что будет ежегодно платить пять тысяч фунтов стерлингов. Король, не поведя бровью, в очередной раз безропотно согласился. Конец испытания так близок, подумалось мне, что возражения только во вред. В эту минуту Ричард согласился бы дать в два или три раза больше. Генрих в свое время не сообразил этого и теперь, судя по кисло поджатым губам, понял свою ошибку.

Вскоре состоялась церемония; свидетелями выступали епископы. Ричард преклонил колено, вложил свои руки в руки Генриха и произнес клятвы. Он дал императору кожаную шапку, символ вассалитета, и получил ее обратно. С лица Генриха не сходило самодовольство. То был миг его торжества, которым он, без сомнения, собирался наслаждаться целый день. Ричард же являл собой олицетворение спокойствия и покорности.

Он не поддался, даже когда император предпринял последнюю попытку вывести его из себя. Прежде чем отпустить Ричарда на свободу, заявил Генрих, следует пересчитать выкуп. Намек на то, что король может попытаться обвесить его, был крайне возмутительным. Я вскинулся, услышав такие слова. Но Ричард улыбнулся, словно и не ждал иного.

– Так, значит, утром третьего дня? – спросил он. – Большего срока назначать невозможно, разве что твои писцы слабы в подсчетах.

Ричард снова улыбнулся, и на этот раз то была улыбка льва, хищная и безжалостная.

– Да, времени достаточно.

Вид Генриха был кислым, как у человека, съевшего лимон.

Ричард перехватил мой взгляд и подмигнул. Я широко улыбнулся в ответ.

Еще полтора дня не составят разницы.

Четвертого февраля, как только колокола прозвонили час третий, Ричард появился во внутреннем дворе императорского дворца. Двое стражников, обязанности которых закончились, смотрели с порога, как бывший узник идет к ожидающей его матери. Прозрачный свет солнца озарял эту картину, точно сам Господь благословлял воссоединение.

Обнявшись, Ричард и Алиенора не произнесли ни слова, но сила их чувств была очевидна всем. При одном лишь взгляде на них к горлу подкатывал ком. Даже Бертольф, дотоле не видевший матери короля, явно был растроган.

Наконец Алиенора отстранилась, чтобы посмотреть сыну в лицо.

– Ты свободен, mon coeur, – сказала она. – Свободен!

– По большей части благодаря тебе, мама. Я никогда не забуду. – Он взял ее за руки и нежно расцеловал их. – Воистину, ты королева моего сердца.

Алиенора улыбнулась, но я порадовался, что Беренгария не слышит этих слов. Ричард тепло относился к жене, но в Утремере он не так часто искал ее общества, как ожидают от молодого супруга. Впоследствии, в Греческом море и по дороге в Вену, король почти не упоминал о ней. Разумеется, монарху не с руки обсуждать со спутниками свою жену, но все же те из нас, кто состоял в супружестве, то и дело сокрушались о том, как давно не видели своих женщин. Мне оставалось лишь гадать, все ли ладно в его браке. В разговорах Ричард не выражал ни печали, ни сожаления, тогда как мое сердце постоянно сжималось при мысли о Джоанне. Насколько мне известно, за время плена он ни разу не написал жене, матери же слал письмо за письмом.

Как бы ни относился король к супруге, подытожил я, ему важно получить от нее наследника, иначе он будет вынужден до конца своих дней полагаться на Джона.

– Один год, шесть недель и три дня, мама. Вот сколько я пробыл в плену у Леопольда и Генриха. – Взгляд Ричарда переместился с матери на меня, затем на сияющего Риса, который стоял рядом со мной. – Больше этого не повторится.

Глава 22

Барфлер, Нормандия, май 1194 г.

Спустив паруса, двигаясь за счет набранного хода, наш корабль подходил к причалу, чтобы встать на отдых. Над головой кружили чайки. Встречающие, несколько сот человек, разразились приветственными криками. Толпа была плотной – яблоку негде упасть. Ричард махал рукой, его мать Алиенора тоже. Я с облегчением выдохнул. Никудышный моряк, я всегда радовался окончанию плавания. Стоя неподалеку от меня на палубе, Рис объяснял Бертольфу, что будет дальше.

Переправа через Узкое море заняла в общей сложности десять дней. Второго мая шторм загнал нас обратно в Портсмут и удерживал там более седмицы. Однако сегодня, двенадцатого мая, мы добрались до места, и солнце светило ярко и сильно, говоря о том, как рад Господь зреть возвращение короля в Нормандию.

Горожане и солдаты гарнизона, с конца апреля дожидавшиеся прибытия короля, возликовали, когда он спрыгнул на пристань. Люди пели и плясали. Я уловил слова припева:

Господь возвратился