Москва – Севастополь – Москва. Часть 3. Делай, что должно - Маргарита Нерода

это, — так же мягко, будто студенту объясняя какие-то очевидные для опытного человека вещи, продолжал Денисенко, — может быть не столько от плохой видимости, сколько от спутанности сознания. Нельзя вам обратно. Заблудитесь и замерзнете. Вот вернутся делегаты связи, я вас еще раз посмотрю, и тогда решим. А сейчас — в стационар и отдыхать.

— Есть, — очень четко ответила Глебова и покачнувшись, мягко сползла вниз, Денисенко успел ее подхватить.

— Спит, — боковым зрением он заметил чью-то фигуру в дверях и не оборачиваясь сделал знак «тише», — Намаялась, — привычным движением взяв спящую за запястье, старый хирург поймал пульс и удовлетворенно покачал головой. — От и добре. Пусть здесь и отдохнет, — Денисенко укрыл девушку своей шинелью.

— Что лейтенант тот, с осколочным? — негромко спросил он вошедшего Огнева.

— Кровопотеря, шок-два. Переохлаждение начиналось. Две дозы крови, пятьсот противошокового раствора, зашил, грелки. Крепкий парень. Прогноз с осторожностью благоприятный. Но не думаю, чтоб продержался без операции еще больше пары часов…

— Да, считай в сорочке родился, хлопец. А тут, еле удержал. От шальная дивчина! Ее аж ветром шатает, а уперлась и всё. Не могу, права не имею, сейчас дайте воротиться в роту. Скажи ей: милая, да ты ж не дойдешь никуда — не поверит, пешком до батальона пойдет и загинет, — он помолчал, напряженно вслушиваясь. — Неужто, удержали, а? Чуешь — все за правый фланг перекинулось. У нас тишина. Соседям сейчас солоно будет… Ладно, это дело штаба. Тут по лейтенантову душу уже целый майор был. Ординарца оставил, ждать как очнется. Отрядил я его носилки таскать, нечего зря болтаться. Понять бы теперь, что же с их санротой… Скорей бы уже делегаты воротились.

То, что группа раненых и санинструктор по какой-то причине не отыскали санроту и в темноте, по туману и снегу вышли сразу на медсанбат, спасло лейтенанту жизнь. Слепой случай, который нередко решает на войне, кому жить, а кому умереть, здесь оказался счастливым. Так это виделось после операции Огневу. Но история с санротой, безусловно, требовала вмешаться, и оставить все на самотек Денисенко не мог.

Из делегатов связи первой вернулась, разумеется, Марьям. Доложила, что санрота скорее свернута, чем развернута, людей мало, порядка совсем нет. Где старший врач полка, никто не знает, младший врач легко контужен. Командир санроты третьего дня по ранению эвакуирован.

— Так я и думал, помню его, но тогда-то в полку два врача оставались, — вздохнул Денисенко. — Второго младшего врача с осени нет, знаю. Иди, поешь, Мурадова. Как только привезут раненых, ты мне будешь нужна тут, пока отдохни. И Романова зараз сюда.

* * *

— Придется тебе съездить туда, Константин, — просто, не по уставу обратился он к Романову, — Возьми двух санитаров… отбери, чтоб гранаты метать умели. На всякий случай. Возьми по автомату на каждого, гранат… и противотанковых тоже, и поезжай. Наведешь порядок — возвращайся.

Романов только вытянулся и поднес руку к виску, даже «есть» сказать не успел.

— Товарищ военврач первого ранга, разрешите обратиться? — санинструктор Глебова возникла из-за его плеча тихо и незаметно, но так быстро, будто нарочно дожидалась, когда разговор снова зайдет про их полк. Из-за повязки шапка сидела у нее на голове набекрень, придавая ее обладательнице какую-то киношную лихость, совсем не вяжущуюся c очень серьезным лицом, обрамленным теперь белыми, не успевшими обтрепаться бинтами. Романов даже вздрогнул от ее голоса.

— Обращайтесь.

— Разрешите вернуться в роту. Сами видите, там в полку людей не хватает, что в роте творится — подумать страшно. Я в порядке, честное слово. Будь что не так, не проснулась бы.

Денисенко подошел и пристально посмотрел ей в глаза, поводил пальцем перед лицом, попросил потрогать кончик носа с закрытыми глазами, проверил равновесие, пощупал пульс и сдался:

— В виде исключения разрешаю, — сказал он сурово, — Поедете с подводами и товарищем Романовым. У вас есть десять минут, на кухне вас накормят. Выполнять!

— Есть выполнять! А… товарищ военврач первого ранга, что это за явления — менин… все забыла, кроме десмургии, а ведь учила когда-то…

— Повреждение мозга, товарищ младший сержант, в первую очередь — сдавливание кровотечением. У вас, по счастью, все в порядке. Идите. Благодарю за службу!

Романов отбыл, когда уже начало светать. На том берегу Аксая установилась тишина, но гром долетал с запада, из-за правого фланга, и такой, что не то что аптечное стекло отзывалось на него нервным звоном, а порой казалось, вздрагивает земля.

С самого утра не восток, а запад багровел, словно наливаясь кровью. Там, километрах в десяти, может, чуть больше, гремело и рвалось, глухие раскаты долетали до крохотной станции, но не приближались. А это значило, что враг и тут увяз и прорваться вперед, как в сорок первом, не может, хотя рвется изо всей мочи.

В прошлые разы после таких ударов оставались ошметки от дивизий, сгоревшие и брошенные тыловые колонны и вопрос комдива комдиву — «Вы тут, как я, с одним штабом?» А тут немцы били и отскакивали, били и отскакивали, собирались с силами и снова били. И снова отскакивали. Вроде бы замолчавшие противотанковые пушки огрызались снова и снова, и никак не могли немцы сдвинуть фронт.

День прошел в напряженном тяжком ожидании вестей. Правый фланг затянуло дымом, сливавшимся с хмурым небом, за Аксаем было по-прежнему тихо, но всякий понимал, что то расстояние, на котором сейчас идут бои, танки в случае чего пройдут за каких-то полчаса.

С наступлением темноты западный край неба снова отсвечивал багровым, в той стороне будто рокотала дальняя гроза и все кипело и плавилось точно в гигантской мартеновской печи. В те короткие минуты отдыха, в какие завзятый курильщик потянулся бы к папиросе, Денисенко выходил на воздух и напряженно вслушивался в этот далекий гром. По привычке держа поднятыми вверх кисти рук, он своим тонким и очень чутким слухом ловил каждый звук.

Лицо его совершенно не меняло выражения. Тяжелые припухшие от вечной бессонницы веки были почти недвижимы, будто он старался не моргнуть лишний раз, чтобы ничего не упустить и не прослушать.

— А все-таки, это не Перекоп! — сказал он вдруг с силой, будто эти слова решали что-то важное и обернулся к Алексею, глядя ему в глаза, словно ища у старого товарища подтверждения своим мыслям. — Нет, не Перекоп. Тогда они шли чтобы взять и отобрать. Теперь они на