Тысяча кораблей - Натали Хейнс

вышла из детского возраста, хотя носила жреческое одеяние и ленты в волосах, развевавшиеся при ходьбе. Клитемнестра заметила, что жрица беспрестанно шевелит губами, словно бормочет какие-то заклинания. Она была ниже и смуглее, чем Ифигения в том же возрасте.

Последние десять лет Клитемнестра, увидев сверстниц дочери, непременно прикидывала: выше они или ниже Ифигении, красивее ли у них глаза? Держатся ли они с тем же спокойствием, что Ифигения? Будет ли их кожа так же сиять в шафрановом одеянии, волосы так же обильно струиться по плечам, а ножки так же ловко переступать в танце?..

Царица вонзила ногти в ладони, чтобы выкинуть эти мысли из головы. Ифигения скоро обретет покой.

Вернувшееся войско остановились перед Клитемнестрой, и она снова поклонилась в ноги.

— Муж мой, — промолвила она. — Добро пожаловать домой.

— Поднимись, Клитемнестра, — ответил Агамемнон. — Ты ведешь себя так, будто я какой-то варварский царек.

И больше ничего. Ни извинений, ни нежности — ничего. У Клитемнестры хватало честности признаться себе, что муж и не мог ни сказать, ни сделать ничего такого, что спасло бы его. Но он был так ленив, что даже не пытался. Словно желал, чтобы его прикончили. Или же (она рассматривала и эту возможность) боги желали, чтобы его прикончили. Вне всякого сомнения.

Клитемнестра поднялась и замахала руками рабыням:

— Постелите ковры! Мой муж войдет в дом по дорожке цвета крови варваров, которых он сокрушил.

Женщины бросились вперед, устилая землю переливчатыми пурпурными коврами.

— Что ты делаешь, женщина? — Агамемнон оглянулся посмотреть, поражены ли его люди столь подобострастной встречей. Их лица остались невозмутимы, и царь растерялся. Разве не странно ведет себя жена? — Только боги могут ступать по парче, — прошипел он. — Люди должны ходить по песку.

— Ты ступишь на ковер, если так велят боги, — ответила Клитемнестра.

По толпе пробежал тихий трепет, словно по земле легонько стукнул трезубцем Посейдон.

Агамемнон заглянул в бесстрастное лицо жены, пытаясь понять, что у нее на уме. Он принес в жертву их дочь по велению Артемиды. Никто не сможет назвать микенского царя нечестивцем: он повиновался богам, когда они вынуждали его к ужасным вещам. Даже когда потребовали его старшую дочь, он без колебаний исполнил приказание жрецов. Все знали, что Трое суждено пасть по воле Зевса. И если цена победы — его дочь, то ему оставалось лишь принести Ифигению в жертву самому или поручить это кому-то другому. Он поступил мужественно, но поймал себя на мысли: понимает ли это жена? Возможно, Клитемнестра предпочла бы, чтобы девушку зарезал другой аргивянин.

— Я сделаю все, что велят боги, — произнес Агамемнон. — Так поступают все мудрые люди.

— Если воля богов передана тебе жрецом? — спросила Клитемнестра.

Он снова заглянул жене в лицо, ища презрительные складки вокруг рта. Но глаза ее были скромно потуплены, и царь не заметил ни малейшего проявления чувств.

— Да, — ответил он.

Жрец Калхас передал ему послание богов: его дочь надо принести в жертву. Агамемнон разгневался на него, пригрозил убить или, по крайней мере, бросить в темницу, но Менелай вразумил брата, растолковав, что девушку следует лишить жизни. Он даже предложил совершить заклание сам (Агамемнон до сих пор был благодарен брату за доброту), но в итоге этого не понадобилось.

— А как, тебе думается, поступил бы на твоем месте Приам? — спросила Клитемнестра.

Приам никогда не был на месте Агамемнона. Старик проиграл и войну, и город, и жизнь. Кто-то рассказал Агамемнону, что вопящего троянского царя оттащили от алтаря. Дряхлое ничтожество. Агамемнон считал, что после стольких лет войны троянский царь найдет в себе мужество умереть как воин, а не ползать по земле, как слизняк.

— Он прошествовал бы по пурпурным коврам, уподобляя себя богам, — ответил Агамемнон.

— Значит, он не боялся сравнения с богами, которого опасаешься ты?

— Он был высокомерным человеком.

— Цари часто бывают высокомерны, — заметила Клитемнестра. — Чтобы напоминать всем нам о том, что они цари. Пройди по коврам, ведь мы так старательно расстелили их перед тобой. Вознагради нас за то, что мы радуемся твоему возвращению. Уважь нашу просьбу, чтобы мы знали, как ты прекрасен в роли победителя, хотя тебе никогда не приходилось быть в роли побежденного.

Агамемнон вздохнул и посмотрел себе под ноги. Он сделал знак рабыням, которые сложили на землю свою великолепную пурпурную ношу.

— По крайней мере, не в этих старых сапогах, — сказал он. — Пусть кто-нибудь из вас поможет мне снять их. Если надо прошествовать по крови своих врагов, я, из уважения к богам, сделаю это босиком.

Прислужницы покосились на царицу, и та кивнула. Рабыни бросились к ногам царя и расшнуровали старые кожаные сапоги. Невозможно было сказать, какого цвета они были когда-то: красные, коричневые, рыжие? Кожа пропиталась грязью Троянского полуострова, стерлась о пески троянского побережья.

Мгновение спустя Агамемнон уже стоял босиком перед своим родовым дворцом, войском и женой. Его загорелые ноги заканчивались неестественно бледными ступнями, похожими на существ, проживших всю жизнь в темноте. Царь опустил глаза и усмехнулся нелепому сочетанию.

— В Трое у меня не было времени снять сапоги, — объяснил он, оглядываясь на своих людей в поисках поддержки. Те уже начали расходиться, потихоньку отделяясь от толпы, чтобы воссоединиться со своими семьями. Агамемнон еле заметно кивнул, убеждая себя, что сам разрешил им уйти.

Клитемнестра развела руками и указала на ковер:

— Ступай, царь. Пройди по крови своих врагов, втопчи их в землю. Прошествуй по богатству, которое ты завоевал для своего дома. Иди по кровавым волнам, на которых приплыл из Трои. Ступай.

И Агамемнон, пройдя по пурпурному покрову, скрылся во дворце.

* * *

— Ты тоже, — велела Клитемнестра жрице. — Войди внутрь.

Девушка не ответила. Царица обратилась к одной из своих прислужниц:

— Как, он сказал, ее зовут?

— Он не сказал.

Клитемнестра прицокнула языком:

— Да не царь. Вестник, который сообщил нам, что войско уже в пути.

Рабыня на миг задумалась, но не нашлась с ответом.

— Ладно, иди, — приказала Клитемнестра. — Согрей воду для