Милорадович - Александр Бондаренко

…Когда же в 1762 году эта отрасль перешла в руки каптенармусов, они, наравне с прочими унтер-офицерами, стали как бы помощниками фельдфебеля.

Что же касается капралов, то они хотя и не были унтер-офицерского звания, но считались непосредственными начальниками своей части. Капралов в роте полагалось по числу капральств. Это число в описываемую эпоху менялось от четырех до шести»^[64].

Итак, двенадцати лет от роду Михаил стал сержантом славного лейб-гвардии Измайловского полка. При том сын правителя Черниговского наместничества отправился отнюдь не в Санкт-Петербург, где квартировала немногочисленная тогда по своему составу Российская императорская гвардия, но поехал в Европу — получать образование.

* * *

«Публичных ученых заведений тогда в России почти не было, был только в Петербурге Кадетский корпус, и в Москве университет, но ни в тот, ни в другой высшее дворянство детей своих не отдавало, основываясь на предрассудке или на некоторых предубеждениях против сих заведений, может быть, и несправедливых… И так почти все дворянство воспитывалось дома, кроме весьма малого числа богатейших, посылаемых в чужие края»^[65].

«Сперва обучался он в Кёнигсбергском университете, под руководством знаменитого Канта, потом провел два года в Гёттингене, откуда для усовершенствования в военных познаниях послан родителем в Страсбург и Мец, где особенно прилежал в фортификации и артиллерии»^[66].

Спору нет, звучит все это прекрасно. Теперь, по логике вещей, следовало бы рассказать о прославленных учебных заведениях, о знаменитых профессорах и особо об Иммануиле Канте, основоположнике немецкой классической философии, — однако известно, что девять проведенных в Европе лет не оставили в душе и памяти Михаила сколь-либо заметного следа.

«Михаил Милорадович получил образование за границей, но оно было поверхностным и незаконченным»^[67], — тактично говорится в дореволюционной Военной энциклопедии.

«Образование его было самое поверхностное; не видно, чтобы где-нибудь он прошел и кончил курс наук основательно. Напротив того, проведя несколько лет за границей, он не усвоил себе даже основательного знания иностранных языков и, впоследствии, особенно любя говорить по-французски, Милорадович беспрестанно делал самые забавные ошибки»^[68].

В общем, пушкинское «с душою прямо Гёттингенской» — явно не про него. Но что делать, ежели наша книга посвящена не философу или поэту, а прославленному военачальнику?

Для нас в данном случае гораздо важнее, что «…за границу Михаил Андреевич отправился с двоюродным своим братом Григорием Петровичем, сопровождаемые дядькой или гувернером Иваном Лукьяновичем Данилевским^[69]. Это был Академии Киевской студент богословия, который обязался при поездке в Немецкую землю Григория Петровича обучать его катехизису, наблюдать за уроками, преподаваемыми другими профессорами в университетах, и неотступно следить за нравственностью и поведением своего питомца»^[70]. Те же обязанности Данилевский, соответственно, выполнял и по отношению к Михаилу.

С сыном его наставника — Александром Михайловским-Данилевским — судьба впоследствии свяжет Милорадовича на всю жизнь. Какие, однако, интересные «цепочки» выстраиваются уже в самом начале нашей книги: В.И. Суворов — А.С. Милорадович — А.В. Суворов — М.А. Милорадович; И.Л. Данилевский — М.А. Милорадович — А.И. Михайловский-Данилевский… Подобных «цепочек» вытянется на протяжении этого повествования еще немало… Люди того времени умели не только дорожить дружбой, но и передавать ее из поколения в поколение, а также считали своим долгом помогать сыновьям, племянникам, внукам тех, кого они по-тогдашнему обычаю именовали своими «благодетелями».

Считается, что в европейских университетах двоюродные братья выучились: «…французскому и немецкому языкам — фундаментально, арифметике — всех частей, геометрии, географии, истории, архитектуре гражданской и военной и юриспруденции, а также рисованию, фехтованию и музыке "на скрипицу" и "на клавир"»^[71].

За время непродолжительного обучения в военных школах в Страсбурге и Меце — порядка двух месяцев в каждой, «…наш будущий Баярд особенно оказал прилежание в фортификации и артиллерии»^[72].

Ну, прилежание — прилежанием, а вот отзыв современника, сражавшегося под командованием Михаила Андреевича в 1812 году, о качестве его военного образования: «Милорадович, по возвышенности духа, был истинный Баярд; по недостатку приготовления, беспечности и избалованному счастью не дорожил наукой. Он совершенно ее не знал; и у него всегда должно быть другому, который бы управлял целою пьесой. Его можно сравнить с хозяином, который дает волю приказчику — всем располагать, но который берет на себя только трудное и опасное»^[73].

Приведенная оценка представляется не только образной, но и не однозначной, в чем ее особенная для нас ценность. Стоит заметить, что и в том, и в другом случае Михаила Андреевича уподобляют легендарному благородному французу, «рыцарю без страха и упрека» Баярду (1473—1524) — под этим почетным прозвищем генерал Милорадович был известен как по всей русской армии, так и в самых широких кругах общества.

«По окончании курса военных наук в Меце ездил он в Париж, где был представлен Людовику XVI и королеве Марии-Антуанетте»^[74].

Подробности этого представления не известны, но ясно, что ни о каком индивидуальном приеме речи быть не могло — определенно, шестнадцатилетний Михаил находился в числе нескольких десятков счастливцев, удостоенных высочайшего внимания. Но кто бы мог тогда предполагать, что до начала трагических событий, перевернувших судьбы Франции, Европы и всего мира, оставалось уже менее десяти лет? И разве думал тогда гвардейский сержант, что следующий раз он окажется в «столице мира» лишь через три с половиной десятилетия, приведя сюда свои победоносные полки…