Унижение России. Брест, Версаль, Мюнхен - Анатолий Уткин

Русская революция вольно или невольно служила образцом подражания, эталоном действия. Главное заключалось в русском слове «совет». Впервые в далеком уже январе 1918 г. были созданы германские Советы рабочих и солдатских депутатов. Теперь эти Советы создавались прямо на улицах, и они не были беззубыми вариантами «говорилен» — оружие солдат было тому порукой. Вокруг центрального берлинского островного замка образовалась массовая человеческая запруда. При подъезде к ней бессмысленно звучали клаксоны автомобилей; здесь заканчивалась власть имущих, здесь начиналась новая история Германии. Но сам замок, включающий в себя весьма значительную территорию, был прикрыт верными властям частями — тремя приведенными сюда двумя днями ранее батальонами. Первые винтовочные выстрелы прозвучали именно здесь.

Канцлер Макс Баденский продолжил заседание кабинета. После одиннадцати утра поступило сообщение об отставке двух министров, представляющих социал-демократов. Новость поступила из рейхстага. Канцлер мог видеть фон этих отставок — из окон были видны толпы демонстрантов. Социальная база правительства сузилась до критических размеров. В кабинете наличествовали сторонники как мирного разрешения кризиса, так и приверженцы силовых мер. Военный министр генерал Генрих Шойх ожидал прибытия в столицу «надежных воинских частей с фронта», которые установят контроль над городом. Прибывший из Министерства внутренних дел тайный советник Шлибен доложил о прибывающих в город демонстрантах с севера. «Теперь все зависит от того, останется ли в нашем распоряжении полиция и верные войска»[360]. Бурю эмоций в этой ситуации вызвало сообщение о переходе на сторону демонстрантов Наумбергского батальона, казавшегося наиболее надежным. Поступили сообщения о массовых братаниях солдат с рабочими. Не так уж много правительственных войск осталось вокруг замка в центре Берлина. А те, что остались, явно не собирались стрелять в подходящую толпу. И отдавать такой приказ опасно, это сразу же может бросить солдат в объятия Карла Либкнехта.

Перед принцем Максом Баденским теперь стоял непростой выбор: или Эберт становится канцлером рейха, или германские большевики возьмут власть в свои руки. Так и не удалось выяснить — ни тогда, ни позднее, — кто отдал приказ не стрелять в толпу. Канцлер Макс Баденский категорически отрицал, что этот приказ отдал он. Но так же определенно было и то, что в военных казармах такой приказ был получен. Возможно, звонок был получен от одного из министров. Или кто-то, находящийся в рейхсканцелярии, взял на себя инициативу, оказавшуюся решающей.

Хотя из Спа не поступало сообщений, канцлер Макс Баденский решил на свой страх и риск сообщить об отречении кайзера. Он знал от представлявшего правительство при Верховном военном командовании адмирала Гинце, что Гинденбург и Тренер не поддержали инициативу императора Вильгельма Второго во главе армейских частей идти на Берлин. В этой ситуации отречению не оставалось альтернативы. Было известно, что на вилле у кайзера есть два телефона. Один был постоянно занят, другой, вполне очевидно, не работал. По работающему телефону сообщалось, что «решение будет принято вскоре». Канцлер не мог терпеть и ждать далее. Вскоре после одиннадцати утра он объявил, что «кайзер и король решил покинуть трон… Канцлер остается на своем посту до урегулирования дел, связанных с отречением кайзера и отказом от трона кронпринца германского рейха»[361]. Агентство Вольфа немедленно распространило эту весть. В полдень о ней знали на улице.

В библиотеку рейхсканцелярии входит группа социал-демократов во главе с Фридрихом Эбертом. На всех шляпы, вид У всех был торжественный.

КАЙЗЕР УХОДИТ

А в резиденции кайзера наступило время ленча. Все сели за стол без особого аппетита. Кайзер одним из первых вышел из гостиной и возвратился в салон, где с присущей ему импульсивностью подписал тот двусмысленный документ, который сочинили лучшие военные умы Германии. Адмирал Гинце послал текст немедленно по телефону. Каково же было его изумление, когда ему из Берлина сообщили о том, что канцлер Макс Баденский уже возвестил мир об отречении Вильгельма и его сына от трона.

Нужно сказать, что никто не оставил истории достоверных свидетельств того, что случилось в библиотечной комнате германского канцлера в этот роковой день, 11 ноября. Описано происходившее принцем Максом Баденским и лидером социал-демократов Шейдеманом, но они расходятся по существенным пунктам. Они не соглашаются друг с другом даже в том, кто присутствовал. Во встрече участвовали три депутата рейхстага и два влиятельных лидера профсоюзов.

А организация встречи произошла таким образом. Позвонив в семь часов утра в рейхсканцелярию, Шейдеман, ощущая критический характер происходящего, бросился в рейхстаг, чтобы присоединиться к встрече, организованной социал-демократической партией. Несмотря на раннее утро, в помещении, где происходила встреча, царило невиданное оживление. Активисты германской социал-демократии ощущали нечто вроде «пришествия нашего дня». Сам рейхстаг выглядел как развороченный улей, или, словами Шейдемана, как «огромный военный лагерь». Солдаты и рабочие входили и выходили, у некоторых с собой было оружие»[362]. Вариант Петроградского Совета солдатских и рабочих депутатов. Именно в такой обстановке была сформирована делегация для определения отношений с германским центральным правительством.

Резонно предположить, что к этому времени уже не нужно было взламывать дверь — она была уже открыта, канцлер Макс Баденский уже решил передать власть лидеру социал-демократов как единственный, по его мнению, способ избежать восстания. Он уже пришел к определению кандидатуры: «Герр Эберт — в канцлеры». Есть мнение, что принц и Эберт, встречались рано утром.

Канцлер Макс Баденский говорит, что, прибыв в рейхсканцелярию на Вильгельм-штрассе, делегация начала с требования предоставить кабинет канцлера Фридриху Эберту. «Партия обязала нас ради сохранения мира и порядка, ради избежания кровопролития сделать так, чтобы формирование правительства было поручено людям, которые пользуются доверием народа».

Шейдеман утверждает, что канцлерство было буквально навязано. Публично оповещая об отречении кайзера, принц Макс сказал: «Если кто-либо в состоянии защитить отечество от худшего — так это ваша партия. У вас самая большая партийная организация, и вы имеете наибольшее влияние. Герр Эберт, примите канцлерство!»[363]. Эберт принял предложение.

Тем временем к зданию рейхстага подъехали два грузовых автомобиля. Над первым развевался огромный красный флаг; на втором в центр города приехала группа солдат и матросов. На вершину грузовика взобрался самозваный оратор и произнес огненную речь. Всем запомнился его призыв провозгласить Германскую Социалистическую Республику. Это была не первая речь Карла Либкнехта в этот день, в его день, в день, ради которого он боролся. «Спартак» и «независимые социал-демократы» увидели великую возможность реализации своих идеалов. Неясной величиной была степень их общественной поддержки.