Я дрался с самураями. От Халхин-Гола до Порт-Артура - А. Кошелев

^{Японские пулеметчики}

Впрочем, самураи пока не собирались сдаваться. Отступая, японское командование оставляло у нас тылу летучие отряды и мелкие диверсионные группы, которые должны были нападать на наши коммуникации, на тыловые гарнизоны и отдельные подразделения, охотиться за командирами. Как-то ночью японцы вырезали соседнюю батарею — сняли часовых, набросились на спящих и ножами… В другой раз напали на санитарную машину — раненых добили, медсестру зверски замучили. Еще одна женщина-санинструктор погибла от пули снайпера при штурме дацана — монастыря, — в котором обосновалась японская разведывательно-диверсионная школа. Там дело доходило до рукопашной — причем, врываясь во вражеские траншеи наши орали не только «За Родину! за Сталина!», но и «Хенде хох!» — по-японски-то не знали ни слова. Вообще, в первые дни было несколько по-настоящему серьезных боев — я собственными глазами видел мертвых японских пулеметчиков, прикованных к своим «гочкисам» (вот так и немцы под конец войны приковывали штрафников). А добровольные смертники — те носили белые рубахи и белые повязки на голове с какими-то иероглифами. Такие смертники с минами на бамбуковых шестах, а то и просто привязанными к спине, не раз бросались под наши танки. Один раз видел самураев, совершивших харакири, — зрелище не для слабонервных: брюхо настежь, все кишки наружу, кровищи море, и ханжой от них разит на версту — должно быть, приняли для храбрости.

Но, несмотря на сопротивление, наши войска продолжали стремительно продвигаться вперед. А жара все никак не спадала; сухая степь словно запеклась под бешеным солнцем; случалось, налетали песчаные бури. Когда становилось совсем уж невмоготу, выручали самолеты У-2, время от времени подбрасывавшие воду, — хотя бы немного, хотя бы по полкружки на брата. Один раз набрели на заброшенный колодец — но не сухой, а забитый грязью. Саперы пытались докопаться до воды, однако черпали лишь жидкую грязь. Тогда додумались пропустить ее через песчаный фильтр — продырявили у ведра дно, как сито, насыпали песку, налили сверху грязной жижи — и получили почти чистую воду.

Наконец, втянулись в предгорья. Здесь и влаги, и растительности стало больше — появился кустарник, потом болотистые луга, потом хилые, изломанные ветром деревца — я пригляделся: листья вроде как у березы, только кора черная. «Восточники» объяснили — это и есть черная береза, ее здесь много. Признаться, мне это дерево показалось зловещим.

Тут несколько наших рот посадили на танки БТ — поскольку передовые подвижные отряды отлично проявили себя в первые дни наступления, командование решило резко увеличить их число. (Кстати, на моей памяти танковому десанту никогда не командовали «по танкам» или «по машинам» — только «по коням!») Конечно, это было рискованно — в нарушение всех уставов, бросить танки вперед почти без пехотной поддержки, лишь с небольшим десантом на броне, оторвавшись от тылов, опасно растянув коммуникации, — но риск оправдал себя. Не ввязываясь в затяжные бои, подвижные отряды стремительно перевалили через Хинган и первыми вырвались на Маньчжурскую равнину, на оперативный простор, — как снег на голову японцам. В горах дальнюю разведку маршрутов вели легкомоторные самолеты У-2, которые на западе звали «кукурузниками», а здесь — «чумизниками»: они летали так низко, что чуть не задевали чумизу.^[22] Японцы несколько раз пытались остановить наши передовые отряды в ущельях и на перевалах — но танкисты или сбивали их с высот, или просто проходили мимо, не принимая боя, предоставив добивать противника стрелковым частям.