Гностики, катары, масоны, или Запретная вера - Ричард Смоули

Как бы ни относиться к «Коду да Винчи», эти слова трудно опровергнуть. Хотя ни один здравомыслящий человек не стал бы отрицать, что определенный контроль над сексуальными импульсами желателен и необходим, доминирующая же форма христианства пошла намного дальше этих утверждений и заклеймила сексуальную природу в целом. Такое ее отношение отчасти может быть объяснено в свете условий, в которых возникло христианство, — данная религия появилась в поздний период Римской империи, когда сексуальные отношения необычайно извратились и в целом деградировали, — но при всем при этом точку зрения Брауна нельзя сбрасывать со счетов. Демонизация сексуальности оказалась мощной формой социального манипулирования. Иудейский закон запрещал те или иные формы манифестации сексуальной природы в определенных обстоятельствах, христианство же дошло до осуждения ее практически во всех возможных формах, даже в рамках брака. Отец Церкви Иероним заявлял: «Тот, кто ненасытен со своей женой, совершает прелюбодеяние». Это всеохватное осуждение неизбежно должно было привести к накоплению в душах верующих огромного чувства вины, поскольку ни один нормальный человек не свободен от сексуальных желаний, — таким образом, у церкви появлялась возможность утвердиться в качестве единственного источника отпущения этих «грехов». Притязание церкви на то, что она обладает исключительными правами на распределение Божьей милости на земле, выраженное в изречении «Extra ecclesiam nulla salus» («Вне церкви нет спасения»), явилось одной из ее самых дерзких, но и самых успешных тактик.

В конце книги «Код да Винчи» говорится, что определяющей целью «Приората» является не сохранение тайны брака Иисуса с Марией Магдалиной и не отстаивание интересов его родословной линии. Скорее, она заключается в усилиях по поддержанию осведомленности в людях относительно божественного женского начала, и далее утверждается, что результаты этих усилий можно различить в художественных произведениях, даже в продукции Уолта Диснея. «Да вы только посмотрите вокруг! — говорит Лэнгдону бабушка Софи, прямой потомок Христа и Марии Магдалины. — Ее история присутствует в изобразительном искусстве, музыке, литературе. И с каждым днем о ней вспоминают все чаще. Этот маятник не остановить. Мы начинаем осознавать, какие опасности кроются в нашем прошлом… понимать, что многие пути ведут к саморазрушению. Мы начинаем чувствовать необходимость возродить священное женское начало».

Это обозначает тему, часто появляющуюся в современных работах гуманитарной направленности: человечество на протяжении тысячелетий находилось в рабской зависимости от мужских ценностей, связанных с иерархией, войной и доминированием, а теперь течение начинает менять свое направление. Расцвет интереса к женскому лицу Бога — Марии Магдалине, Софи и самой Деве Марии, не говоря уже о великой богине язычества, — свидетельствует об этом факте. Мужские ценности отступают, и мы наблюдаем рассветную пору новой эры мира, сотрудничества и заботы.

Есть лишь одна проблема с подобным мировидением: современные подмостки мало подходят для него. Даже если мы упрощенческим образом приравняем мужское начало к доминированию, а женское — к заботе и состраданию, то легко можно заметить, что последнего в обществе становится все меньше и меньше, — эти ценности вытесняет становящийся все более экспансионистским мотив выгоды. В значительной части развитого мира «государство-няньку», характерное для середины двадцатого века, которое стремилось (с разной долей успеха) обеспечить определенный уровень поддержки для всех граждан, теперь вытесняет система невмешательства, которая подразумевает, что рыночные силы сами каким-то образом приведут к установлению социальной справедливости.

Таким образом, «возрождение божественного женского начала» может являть собой не движение маятника в другом направлении, а то, что психологи называют компенсацией: Чем более оказываются растоптаны добродетели, ассоциирующиеся с женским началом, — забота, красота, сострадание (как в локальных ситуациях, так и в культуре в целом), — тем более проявляется их присутствие на бессознательном уровне. В индивидуумах такая ситуация дает о себе знать через особого рода сновидения и неврозы, тогда как на коллективном уровне она манифестируется посредством спонтанных и необъяснимых событий (таких как многочисленные явления Девы Марии), а также через книги, подобные «Коду да Винчи», завладевающие воображением массового читателя. Таким образом, все эти свидетельства проявления божественного женского начала могут представлять собой не зарю прекрасной новой эпохи, а механизм отражения нашего нынешнего состояния дискомфорта.

При всем этом я полагаю, что посыл «Кода да Винчи» сориентирован на еще более глубокие пласты проблем. Он отражает широко распространенное ощущение, о котором я уже упоминал во введении, что в христианстве что-то упущено. «Код да Винчи» относится к жанру художественного детектива, и, как во всех подобных книгах, сюжет здесь начинает разворачиваться в результате возникшей у героя необходимости выяснить определенные факты: действие начинается с обвинения главного героя в убийстве, а в итоге оборачивается обнаружением сокрытых фундаментальных истин, относящихся к христианству. Отчасти магия книги проявляется и в том, что сюжет приводит героя (а стало быть, и читателя) к чему-то, что находится за границей фактического знания: кульминацией становится псевдомистический опыт. «На секунду, — читаем мы в конце, — ему [Лэнгдону] почудилось, что он слышит женский голос. Голос мудрости, он доносился через века… шептал из бездны, из самых глубин земли».

Так, в кульминационный момент «Код да Винчи» выходит в определенное измерение опыта, находящееся поту сторону фактических данных, авансцены, где присутствуют персонажи, и времени как такового. Фактическая основа книги, как мы уже видели, шаткая. Но в конечном счете какое имеет значение, был Иисус женат на Марии Магдалине или нет? Чего такого принципиально нового и значительного привнес бы во всю эту историю факт наличия у них потомков, которые дожили бы до наших дней? Да и на данном историческом этапе было бы практически невозможно обнаружить их следы. Но необходимость в пробуждении высшего сознания отнюдь не ложная и не измышленная. Делая предположение, что дорога к этому опыту все еще открыта, «Код да Винчи» при всех своих недостатках вносит значительный вклад в мировидение нашего времени.

Различные потоки гностического наследия, которые мы рассмотрели в этой главе, представляются — и на самом деле являются — в высшей степени отличными друг от друга. В отдельных случаях это наследие может выглядеть антиномичным; оно идет вразрез с социальными условностями, лишающими индивидуума свободы. В других случаях силы, сковывающие нас, оказываются ближе к нашему естеству, чем наши собственные яремные вены. Но сама эта несоразмерность подразумевает наличие некоей путеводной нити, которая может привести нас к духовному освобождению.

Зачастую человек начинает свой духовный путь со смутного ощущения недовольства своей повседневной жизнью. В нем может возникнуть чувство раздражения в отношении условностей общества — он может осознать, что они являются глупыми и произвольными. Тогда духовный путь становится средством освобождения из этой социальной темницы. Но если этот путь обладает какой-то степенью подлинности, то человек вскоре осознает, что силы, ограничивающие его, не являются чисто внешними, но располагаются гораздо ближе к нашему естеству и к тому, чем мы в нашем понимании являемся. В конечном счете мы обнаруживаем, что настоящим врагом является обнаружившееся в нас стремление восстать против Вселенной и произнести вместе с гностическим Ялдабаофом: «Я Бог, и нет иного Бога, кроме меня». Без этого прозрения, вероятно, было бы невозможно выбраться на волю из Черной железной тюрьмы.