Насмешник - Ивлин Во

День избиения младенцев — Миссис Стич в Генуе

28 декабря 1958. На третий день после Рождества мы отметили День избиения младенцев^[184]. Думается мне, мало найдется простодушных отцов, которые не испытывают легкого чувства солидарности с черным всадником, что в центре брейгелевской картины из музея в Антверпене^[185]. После рождественской хвои и липких леденцов — холодная сталь.

Решительно заявляю, что в свои пятьдесят пять я достиг возраста, когда мне необходимо зимовать в теплых краях, но, по правде сказать, я созрел для этого еще тридцать лет назад. Даже когда я думал, что прекрасно провожу время, охотясь на лис, к Рождеству мой охотничий азарт иссякал. С тех пор как я стал самостоятельно зарабатывать на жизнь, мне считанные разы приходилось терпеть английский февраль. В 1940 году февраль застал меня в асбестовом шале на Английском канале^[186], где я нес свой крест в чине временного второго лейтенанта; все, хватит мерзнуть, решил я. В феврале 1941 года обстановка была далеко не роскошная, зато в тропиках, в которых плыл наш забитый до отказа транспортный корабль, направлявшийся в Египет, было тепло; но в 1942-м я оказался в сборном бараке типа «Ниссен» среди шотландских болот; хватит, снова решил я, больше ни за какие коврижки. В те дни политики много разглагольствовали о Свободе. Они встретились между собой — мало кто сейчас помнит об этом — и гарантировали каждому Свободу от Страха. Гарантировали ли они также и Свободу от Религии? Думаю, вроде того. Я просил в том жутком военном лагере лишь одного — свободы передвижения. Этого, хочу вас уверить, я добивался, но, по существу, добивался недостаточно настойчиво, чтобы мои усилия возымели успех.

Потом, когда война закончилась, политики сделали все, что могли, чтобы продолжать держать нас за колючей проволокой; но я регулярно совершал побеги. Если и нынче от нас потребуют чего-то подобного, думаю, я мог бы обратиться к врачу, и он удостоверил бы, что мне необходимо поехать за рубеж для поправки здоровья. Едва наступает декабрь, как я начинаю напрягаться. Сутулиться, гнуться, становиться на колени, влезая и вылезая из современных автомобилей, которые построены единственно для гуттаперчевых акробатов, испытывать все большую тягость. К Рождеству смотрю на голые деревья почти с меланхолией.

День избиения младенцев — это праздник cafard^[187]. Я сейчас поискал это популярное слово в словаре и узнал то, что читателю, без сомнения, уже известно, а именно: это слово происходит от слов «притворство» и «нытье». Потому-то оно как нельзя лучше подходит для обозначения чувств, с которыми отцы семейства веселятся в этот день. Я в этот день, как правило, начинаю строить планы бегства, ибо, как ни странно, эта регулярно повторяющаяся вспышка клаустрофобии всегда застигает меня врасплох, как, по слухам, родовые схватки — матерей. Когда я пишу это сейчас, в разгар лета (поскольку это не дневник в том виде, в каком он сохранился у меня, — я пытаюсь написать книгу по заметкам, сделанным за границей), с трудом представляется, что у меня когда-нибудь возникнет желание покинуть мой милый дом и семью. Но это случится, на следующий День избиения младенцев, и, без сомнения, снова окажется, что я заранее не придумал, куда бежать.

Теперь это не так легко сделать, как тридцать лет назад. Туризм и политика повсюду пребывают в развале. Да и пятьдесят пять — не лучший возраст для путешествий; когда для джунглей слишком стар, а для того, чтобы валяться на пляже, еще слишком молод, нужно искать отдых в том, чтобы наблюдать, как другие работают, совершенно переменить свой образ жизни. Нет ничего более утомительного, чем коротать время, смешавшись с толпой отдыхающих на северном побережье Ямайки: все как один старей, толще, богаче, ленивей и уродливей тебя. В Индии не счесть красот, которые тебе нужно увидеть сейчас или ты не увидишь их никогда, но долго ли в пятьдесят пять можно продержаться в стране, где власть запретила вино?

Восемнадцать месяцев я работал над биографией одного моего выдающегося, но довольно унылого друга, который на много лет старше меня. Ничего не читал из того, что не относилось к предмету моей работы, ни с кем не встречался, кроме тех, кто был мне нужен по той же причине. Старые письма, старые доны, старые священники — очаровательная компания, но на такой диете долго не протянешь.

В прошлом году я побывал в Центральной Африке, но ничего не увидел. Туда и обратно я летел на самолете, а там провел месяц исключительно среди англичан, придирчиво расспрашивая людей из администрации, поскольку собирал материал для книги, над которой работал. Итак, снова в Африку — уже не заботясь ни о какой книге, способный воспринимать экзотику! Это как раз то, что нужно.

Январь 1959. Нужен билет? Достать его не так-то просто. В это время года на пароход не сядешь. Умный отправляется в плавание до наступления Рождества. Визит в лондонскую контору «Юнион касл». Они могут предложить каюту на «Родезии», отплывающей в конце месяца. Все каюты одного класса, плывет на Восток через Суэцкий канал с заходом в несколько портов, где я когда-то бывал и с радостью побываю снова, в Дар-эс-Салам прибывает 20 февраля. 27 марта их новый и лучший пароход, «Пенденнис», отправляется в обратный рейс из Кейптауна в Лондон. Так что у меня есть ровно пять недель, чтобы успеть добраться до Кейптауна по суше.