Гамсун. Мечтатель и завоеватель - Ингар Слеттен Коллоен

Раньше, когда слова не приходили на ум, он уезжал куда-нибудь. Теперь он решил, что ему не следует уезжать. Он нашел два небольших домика, принадлежавших хусманам. Он решил приобрести один из них, носивший красивое название Хассельдален — Долина орешника. Это было в пятнадцати минутах ходьбы от Нёрхольма.

Он так глубоко погрузился в жизнь персонажей своей новой книги, что она казалась ему важнее всего происходящего в собственной усадьбе.

Все мы изо всех сил карабкаемся и барахтаемся

Во время весны, ближе к лету и в начале лета 1919 года Гамсуну все чаще напоминали о том, что 4 августа у него шестидесятилетний юбилей. «Гюльдендаль» уже запланировал к этой дате выпуск роскошного иллюстрированного издания «Пана», к тому же юбилей писателя в данном случае совпадал и с 25-летним юбилеем первого выпуска книги в свет. Но в тот ли год должен был наступить юбилей писателя Гамсуна, спрашивали друг друга сотрудники норвежского отделения «Гюльдендаля». Они опасались скандала. Боялись язвительных комментариев на тему того, что датское издательство в лице своего директора не может уследить за юбилеями своих норвежских авторов!

Издателю Кристиану Кёнигу не оставалось ничего иного, как предоставить решение этого деликатного вопроса самому Гамсуну. Обращение по этому поводу к Гамсуну вызвало в Нёрхольме настоящую панику. Потому что в 1888 году, когда ему было 29 лет, писатель уменьшил свой возраст на год. А что, если это просочится в прессу?

Гамсун нашел подобающий выход из этого положения. Мария должна пожертвовать собой. На каком-то старом конверте он написал слова, которые следовало телеграфировать: «„Гюльдендаль“, Осло, Гамсуну исполняется шестьдесят, 4 августа этого года. Фру Гамсун».

Издательские круги в Осло и Копенгагене вздохнули с облегчением. А для журналистов было не так-то просто примириться с фактом, что между 50-летним и 60-летним юбилеем самого известного норвежского писателя прошло не десять, а девять лет. И никому не приходило в голову, что в путанице виноват сам писатель. Все винили кого-то другого^[265].

Юбиляр скрылся в маленьком городке неподалеку от усадьбы, а Мария осталась, чтобы отражать атаку неприятеля. Самые крупные центральные норвежские газеты в течение нескольких дней отводили страницы под пространные материалы, связанные с юбилеем, другие, менее крупные, публиковали развернутые редакционные и научные статьи. Юбилей писателя явился несомненным событием для Дании, Швеции и Германии.

Тон задала датская «Берлинске Тиденде» статьей Хельге Роде, который написал следующее о Гамсуне: «Он самый большой литературный кудесник. <…> Он играет со своим читателем в кошки-мышки, и так сладко быть этой мышью». В статье было также отмечено, что в свое время в литературном марафоне в Копенгагене Гамсун оказался той темной лошадкой, которая неожиданно пришла первой. В «Свенска Дагбладет» Андерс Эстерлинг заявил, что благодаря своим последним книгам Гамсун стал для норвежского сознания почти пророком, истолкователем происходящего и советчиком, будучи и близким народу, и духовным аристократом. Юбиляру было известно, что Эстерлинг был членом Шведской академии.

Хотя при этом большинство леворадикальных газет с сожалением воспринимали многие реакционные высказывания Гамсуна и говорили, что он идет наперекор прогрессу^[266].

Теперь он много размышлял о смерти. Мария пыталась его приободрить, рассказывая в одном из своих писем о детях. Ответ на ее письмо не мог порадовать Марию: «Да, все мы изо всех сил карабкаемся и барахтаемся, а все ради чего, ведь через несколько лет все равно мы все умрем. Единственное, что остается после нас, — это дети. Боже мой, наши малыши. <…> Вот какова наша жизнь со всем ее дерьмом. Но ведь мы вернемся. Нет, со смертью все не кончается. Но, к сожалению, я не верю, что мы снова встретимся и узнаем друг друга. Как отрадно было бы узнать, что они стали прекрасными людьми»^[267].

О подобных вещах пишет он и в новом романе. Его герой, почтмейстер, проповедует свою веру в реинкарнацию: «Первоначально мы все равны, шансы у нас всех одинаковые, только один умеет ими пользоваться, а другой употребляет во зло <…>. Но важно, что мы не возвращаемся сюда всякий раз в одном и том же состоянии, в нашей власти улучшить свои условия в следующем существовании» [3; IV: 453–454].

Гамсун был в высшей степени озабочен улучшением своего теперешнего земного существования.

Он постоянно находился в тесном контакте со своим шведским другом, художником и писателем Альбертом Энгстрёмом, который прикладывал усилия к тому, чтобы Гамсуну присудили Нобелевскую премию. Эти надежды подкреплялись сообщениями одной из стокгольмских, а потом и норвежской газет, что многие прочат эту высокую награду именно ему.

Энгстрём, так же как и другие влиятельные в скандинавском культурном сообществе персоны, написал о Гамсуне прочувствованную статью. Поддержала его кандидатуру и Сельма Лагерлёф, которая ранее, правда, высказывала восторженное мнение лишь о «Плодах земли». Как шведский нобелевский лауреат она была также членом Шведской академии и, таким образом, имела большое влияние на выбор того, кто удостоится столь же высокой чести, как и она сама.

В 1919 году Гамсун был включен в список тех, кто будет выдвинут на Нобелевскую премию в следующем году. Его писательская репутация была абсолютно бесспорной в Кристиании, Копенгагене, России, Германии, Польше, Нидерландах, Италии… В Стокгольме этот факт казался не столь очевидным.

Норвежцам, собственно говоря, всегда было трудно найти признание в Швеции.

А может быть, был и еще один фактор, который мешал некоторым членам Шведской академии считать кандидатуру Гамсуна подходящей в этот первый мирный год после окончания Первой мировой войны? Ведь данный претендент был из страны, которая не участвовала в войне, но явно не благодаря этому человеку. Напротив, раз за разом он заявлял о своей уверенности в необходимости того, чтобы Германия полностью уничтожила Англию.

Таким образом, Гамсун проповедовал не только «евангелие земледелия», но и «евангелие войны». Могли ли члены академии, позиция которых заключалась в том, что они четко и недвусмысленно выразили свое сожаление в связи с тем, что часть шведских политиков поддерживала войну, не учитывать политические взгляды Гамсуна и полностью отделить творчество Гамсуна от них? А какие, собственно говоря, ценности утверждал он своим творчеством? Члену Шведской академии Перу Хальстрёму было поручено изучить это творчество.