Моя жизнь с Чаплином. Интимные воспоминания - Лита Грей Чаплин

Они возражали, и Глэдис громче всех. Я настаивала и победила. Глэдис, шумно выражая протест, повезла меня обратно в отель, где я поняла, что готова заснуть. Что эти докторишки могли знать об истории физической и душевной болезни Литы Грей Чаплин? Конечно, это сердцебиение было предупреждением со стороны моего изношенного организма; это и без докторов было понятно. И я прислушаюсь к этому предупреждению — пообещала я себе. Я должна поспать, но в отеле, а не на больничной койке, на которой, возможно, кто-то когда-то даже умер.

Несколько дней я была под впечатлением, пока делались последние приготовления для поездки по Шотландии. Я не пила ничего, за исключением красной микстуры, которую мне выписал один из врачей в качестве седативного средства, и мои нервы были в лучшем состоянии, чем когда-либо за все время, как я покинула США. Глэдис по-прежнему была против поездки. Я же настаивала, что эта работа встряхнет меня. Ей пришлось признать, что теперь здоровая краска вернулась к моим щекам.

Тесные театры в Абердине и Эдинбурге уступали «Депарее», но публика была очень доброжелательна и я старалась из всех сил.

Теперь я почувствовала себя такой здоровой, что начала снова пить.

Не слишком много. Вино и пиво. Разве это алкоголь? Так я начала утолять жажду или голод — в зависимости от того, какое объяснение казалось более убедительным, — вином и пивом. Глэдис это не слишком радовало, но даже она вынуждена была признать, что это вполне терпимо в сравнении с тем, как я издевалась над собой раньше.

Одна проблема: вино и пиво, даже в постоянно нарастающих количествах, редко давали мне что-то большее, чем легкое опьянение. Теперь я чувствовала себя более крепкой, и даже хорошо ела, так какой же вред может быть от разумного употребления виски?

Беда была в том, что скоро стало ясно: небольшое количество скотча — замечательно, а немного больше виски — еще лучше. К тому моменту, как мы были готовы уехать в Глазго, я снова вернулась к выпивке. С одной разницей: теперь я пьянела, и мне становилось плохо за считанные минуты, после пары глотков.

Глэдис угрожала то побить меня, то бросить, то найти доктора и привести ко мне. Потом за ночь до отправления в Глазго у меня началась неукротимая рвота. Стоя на коленях перед унитазом и выворачиваясь наизнанку, я подняла вверх правую руку и поклялась:

— В следующий раз, Глэдис, если увидишь меня за выпивкой, даю тебе право смело бить меня промеж глаз.

На поезде в Глазго, несмотря на то, что я продолжала принимать прописанное мне седативное средство, я начала впадать в туманное состояние. Глядя из окна на дивную зелень Шотландии, я думала, что вижу грозную фигуру Уильяма Рэндольфа Херста, стоявшего в поле и наблюдающего, как я проезжаю мимо. «Херст влиятельный человек. Он сделает для меня что угодно, он может сделать так, чтобы тебя убили», — сказал мне Чарли. Чушь. Нелепая фантазия. Тем не менее массивный Херст стоял, протягивая ко мне огромные руки и отдавая приказ убить меня. Я закрыла глаза, открыла их, и — какое облегчение — увидела, что это было всего лишь пугало, и теперь оно отдалялось от меня.

Эта безумная фантазия повторялась снова и снова всю дорогу.

— Что происходит, Капитан? — спрашивала Глэдис. — Ты как-то странно ведешь себя.

Я смеялась, отчаянно стараясь сдерживать свою дрожь.

— Это все ты. Ты слишком долго думаешь над своими картами. Мы играем или нет?

Что-то подсказывало мне, что когда мы приедем в Глазго, я найду способ сразу же показаться доктору. Что-то со мной было не то, мягко говоря. Я чувствовала себя паршиво, как никогда, словно зверски напилась, хотя ни единой капли во мне не было. На самом деле я была напичкана седативными препаратами. Я не чувствовала времени, а в горле неотступно стоял сдавленный крик, который никак не мог выйти наружу.

Мрачная погода в Глазго, куда мы прибыли, действовала угнетающе. Гостиница, заказанная для нас, казалась жалкой после «Дорчестера», и даже менее роскошных отелей, в которых мы останавливались, прибывая в Европу, но я была слишком измучена и напряжена, чтобы подняться с места и требовать лучших условий. Пожилая женщина, подтвердившая заказ, принялась выражать восторги по поводу Чарли Чаплина, бывшего ее любимым киноактером, и, удалившись на секунду, вернулась с коллекцией шотландских и английских журналов, которые предложила дать мне почитать, уверяя, что там множество прекрасных статей о Чарли. Я не стала говорить, что ее щедрость не к месту, я давно привыкла, что иностранцы, узнав, кто я, начинают искренне пытаться поделиться со мной своей любовью к Чарли. Я взяла журналы, поблагодарила ее и обещала вернуть их.

Нам с Глэдис показали мрачную комнату с одним шкафом, двумя бюро и единственной постелью. Она распаковывала вещи, а я переоделась в халат в надежде, что ванна взбодрит меня и позволит провести вечер в более или менее нормальном состоянии. Я прихватила с собой десяток журналов и отправилась в ванную комнату в конце коридора.

По крайней мере, вода из крана шла теплая, что не всегда бывало даже в некоторых куда более приличных европейских гостиницах. Лежа в ванне, я могла провести время, читая истории о Мирне Лой, или Кларке Гейбле или Кэри Гранте или еще каких-нибудь голливудских знаменитостях.

Чарли Чаплин и Полетт Годдар.

Вот они на теннисном корте, на яхте, на премьере. Они выглядели такими счастливыми рядом друг с другом. Прекрасно. Мне-то что до них? Наша история с Чарли давно в прошлом, это все дела давно минувших дней, так что, всего тебе хорошего, простая Полина Леви из Лонг-Айленда. У меня все не так плохо. У меня два прекрасных сына и карьера, и я достаточно хорошенькая, и вокруг меня роятся мужчины. У меня есть деньги, или у меня были деньги, что в общем-то тоже хорошо. Так что какое мне дело до них, а им до меня?

Я захлопнула журнал, вылезла из ванны, надела халат и поспешила обратно в комнату.

— Ну, это было… — начала бодро Глэдис, и замолкла, увидев, как я подхожу к белью, которое она разложила на кровати. — Что-то не так, Капитан?

— Нет, — ответила я, вытираясь досуха. — Просто хочу прогуляться.

Она осторожно предложила:

— Я с тобой.

— Нет, я сама, — сказала я и начала быстро одеваться. — Я хочу немного побыть одна. Тебе никогда не хочется побыть одной?

— Капитан, когда ты начинаешь вести себя, как сейчас, я знаю, что…

— Ну вот, заладила! Я не собираюсь напиваться. Слышишь? Я просто хочу немного погулять! Если ты не можешь понять такую простую вещь своей дурной башкой, почему бы тебе не собрать свои манатки и не отправиться к себе домой? Никто по тебе скучать не будет!

Я быстро оделась в первое, что подвернулось под руку, и вырвалась наружу. Сырой воздух ударил в лицо, но я упорно двигалась вперед, словно у меня была конкретная цель. Да, думала я. Доигралась. А почему бы не пойти дальше и не обозвать ее похлеще? Кто она такая, эта Глэдис Томпсон? Единственный человек, который не бросает меня, слушает и успокаивает, как мать, и никогда не говорит: «Я же говорила», которая убирает за мной и терпит меня. Единственный человек, благодаря которому я до сих пор жива.