День начинается - Алексей Тимофеевич Черкасов

Брали только там, где лежало много, а малое втаптывали глубже в землю! Таков был закон американских золотопромышленников. У нас другие законы – богатства недр принадлежат народу. Ищите, говорят нам, ищите и двигайте народное хозяйство вперед! И мы не имеем права по-американски смотреть на поиски. Брать только там, где легко взять. Надо взять и там, где трудно, с этими делами. Приречье – трудный узел. Но мы возьмем Приречье, возьмем!

– Вот это мне нравится! – визгливо воскликнул Чернявский. – Работать запоем и любить запоем!

– Я за Приречье! Там есть железо, есть. И мы возьмем это железо, – уверял Ярморов.

Одуванчик напомнил:

– Там надо искать не только железо, м-да. Есть кое-что в доподлинном смысле поважнее! Я за Приречье. Но… если взглянуть на дело со всех точек зрения… мне кажется… я вижу такую необходимость…

– Яснее, яснее, с этими делами!

– Выражаюсь доподлинно ясно. – Одуванчик пожал плечами. – Но я предупреждаю, Андрей Михайлович, надо рассматривать вопрос со всех точек зрения, м-да. Кто возглавит разведку? Чернявский и Редькин. И пусть они ищут олово, бокситы и железо, в доподлинном смысле. И кроме того, кроме того, надо иметь в виду золото! Да, да, золото! То золото, которое нащупал Гавриил Елизарович еще в сороковом году. И если там, в доподлинном смысле, богатые запасы, туда выедет разведка треста «Югзолото». Они помогут нам. Так сказать, взаимно. И еще я хочу напомнить о маршрутах Городовикова. У них провал, в доподлинном смысле. Медлить нельзя.

Впервые Матвей Пантелеймонович высказался столь определенно.

– Пусть будет так, – согласился Муравьев. – Но я требую и настаиваю, пусть разведают прежде всего железо. Я предполагаю там крупное месторождение. Мне не удалось напасть на след, вы должны это сделать, – и выразительно посмотрел на Чернявского. – Идите шаг за шагом по следам горных пород. Сравнивайте данные друг с другом. Комбинируйте свои наблюдения, тогда вы получите правильные выводы. Не решайте с маху вопроса ни за, ни против! Ни во времени, ни в средствах, ни в чем мы вас не ограничиваем. И помните: Приречье с маху не возьмете! Да, да, это вам не Барени и не Белогорье! Приречье – непочатый край. Богатства там чудовищные, только их надо уметь взять. Надо уметь взять!

Редькин беспокойно заерзал на стуле. Муравьев в упор смотрел на него:

– Железо там черного цвета, а не червонного. Ясно?

– А што? Где я говорил, што оно не черное? – растерянно спросил Гавриил Елизарович, беспокойно перебегая глазами от Муравьева к Чернявскому.

5

Голубовато-сизый ранний рассвет майского утра проник в кабинет Нелидова. Потускнели люстры. В кабинете душно, дымно, как в подземелье древнего алхимика. На массивном письменном столе ржаво-бурые камни железной руды потускнели, как и лица засидевшихся геологов. На светлом шарике крышки чернильного прибора расщепился лучик солнца, заиграл тысячью сверкающих паутинок.

Отяжелевший Чернявский заплетающимися ногами вышел из кабинета, забыв на стуле резиновый кисет. Одуванчик пожаловался на головную боль и ушел вместе с другими геологами, оставив дверь открытой. Григорий перешел к себе, замкнул бумаги в сейф и, потянувшись до хруста в плечах и спине, вышел через двор геологоуправления на улицу.

Над городом ни облачка. Беспредельная синева да лиловые горизонты тайги!.. Кое-где еще мерцают бледные звезды.

На набережной пустынно, холодно, с Енисея дует ветер. Лед тронулся. Толстые, большущие льдины мнут друг друга, трещат, лопаются и проплывают мимо. Мутно-грязная вода Енисея выходит из берегов. Полноводье. Кое-где льдины вылезли на набережную.

Григорий долго стоял на кромке отвесного яра, закинув руки за спину и все прислушиваясь к шуму ледохода. Далеко-далеко, над Приречьем, алыми брызгами полетели лучи солнца по краю неба. Солнце было где-то еще за горизонтом, но зарница восхода распространялась все шире и шире, точно где-то там вспыхнул пожар.

«Вот оно, начало дня», – восторженно подумал Григорий и, чему-то улыбаясь, медленными шагами прошел в ограду.

Феофан, в плисовых широких шароварах и в красной рубахе, заботливо прибирал в ограде. Посмотрел на Григория из-под седых бровей, спросил:

– С управленья? Эге ж.

– Ну да. А ты что так рано поднялся?

– Двор прибрать. – Феофан помолчал, испытующе глядя на Григория. – Говорят, у тебя худо дело? А ты не робей! Напором духа бери трудную дорогу, эге ж, – и, широкоплечий, тяжелый, пошел по двору.

На пороге своей комнаты Григорий растерянно остановился, увидев Юлию. Она спала на его диване, поджав под себя ноги, в дымчато-розовом, легком, как туман, платье, похожая на озябшую птицу. Голова ее лежала на подлокотнике, щекою на ладони. Полусогнутая рука, из которой она выронила рисунок, свешивалась с дивана. Золотистый пушок на лице и оголенных руках, кромка снежно-белых зубов, темнеющие подглазья и вздрагивающие черные ресницы смутили Григория.

«Что это она так уснула? – подумал Григорий, отворачиваясь. И еще раз посмотрел на Юлию через плечо. – Что-то есть в ней такое, чего я не могу понять. Красивое, что ли? Она красивая. А еще что? А больше ничего». – И, как бы окончательно принимая такое решение, сердито посмотрел на ее чуть-чуть припухшие сонно-расслабленные, улыбающиеся губы. Но именно эта ее полудетская, доверчивая улыбка ударила в сердце Григория, как хмель. Чему она улыбается? И почему она уснула на его диване? Неужели она ждала его?

На столе фарфоровый кофейник, печенье в старинной плетеной тарелке, тонкий стакан, вазочка с брусникой. Похоже, что Юлия и в самом деле ждала его.

Еще более смутившись, Григорий неловко повернулся от стола и зацепил ногою стул. Юлия проснулась, удивленно взглянула на Григория, а потом в окно, покачала головой, рассмеялась:

– Утро, уже утро! Где же вы так долго были? На заседании? Ого!

– Заседаем редко, но зато крепко, – ответил Григорий.

– Вот как!.. – Юлия посмотрела в лицо Григория и, заметив в нем выражение чего-то особенного – мягкого и сильного, тоже смутилась, торопливо прибрала волосы и, опустив голову, спросила: – Этот город, где Федор Митрофанович лежит в госпитале, очень далеко?

– Нет. А что?

– Я хочу туда поехать. Вы советуете?

Григорий насупился и, вышагивая от изразцовой плиты к углу стола, нехотя ответил:

– В таких делах советчики, мне кажется, – лишние люди. А кто вам сказал, что он в госпитале? А, Дарьюшка! Ну-ну. Да, он в госпитале. В тяжелом состоянии.

И опять шаги и хмурое покашливание. Юлия сказала, что она завтра выедет в Степногорск. Шаги Григория замерли. Он тихо сказал:

– Я хочу только одного… Чтобы вы были счастливы.

Глава шестнадцатая

1

На вокзале сутолока, шум. Только что прибыл пассажирский поезд. Юлия в светлом коверкотовом пальто и в белой кружевной косыночке вышла