Ждите, я приду. Да не прощен будет - Юрий Иванович Федоров

кереитов лет десять назад здесь же, в его курене, и хан запомнился высоким, сильным, стройным, с волевым, тёмным от загара лицом, а сейчас перед юртой стоял иссушенный годами и болезнями человек. Сача-беки подумал, что, наверное, и хан Тагорил узнает его с трудом, потому как ежели годы столь сильно изменили хана, то не могли они пощадить и его, Сача-беки.

Однако тайчиутский нойон ошибся.

Хан Тагорил его узнал. Узнал сразу, как тот подступил к почётному войлоку. Лицо хана оживилось. Но Сача-беки на лицо Тагорила уже не смотрел. Всё внимание нойона сосредоточилось на человеке, стоявшем рядом с ханом кереитов. Тот был на две головы выше Тагорила и вдвое шире в плечах, но это было не главным. Бросилось в глаза то, как он стоял. Этот могучего сложения человек основательностью и устойчивостью напоминал каменную глыбу, врытую в землю. И ясно было с первого взгляда — такого с ног не собьёшь. Напрягаясь, с волнением и тревогой Сача-беки вгляделся в его лицо, и знакомые черты объявились ему. В упор, не мигая, на него смотрели глаза Есугей-багатура. И рыжую бороду разглядел нойон, и медью отсвечивающие косицы над ушами.

У Сача-беки перехватило дыхание.

Он понял — это Темучин, которого он видел узкоплечим и длинноруким мальчишкой с кангой на шее. И вот перед ним — Есугей-багатур в лучшую пору.

Сача-беки знал, что встретит Темучина, готовился к этой встрече и всё-таки не ожидал увидеть таким мощным и уверенным в себе сына Оелун и Есугей-багатура.

Разом они взглянули друг на друга.

К изумлению — у нойона даже кровь отхлынула от лица и губы посерели, — Сача-беки не увидел в спокойно смотрящих глазах Темучина ни мстительной радости, ни торжества победителя. Темучин только разглядывал его, и нойону показалось, что в глазах сына Оелун и Есугей-багатура промелькнуло удивление, а может, и печаль. В сознании Сача-беки вдруг что-то спуталось, смешалось, и произошло то, чего он ожидал меньше всего, а точнее, вовсе не ожидал. Он вспомнил разговор с молодыми нойонами в юрте Алтана и родившуюся тогда мысль о том, что Есугей-багатур победил в споре со старыми нойонами тайчиутов. Победил силой воли и мечом сына. Вспомнил и обжегшую его в ту минуту горечь. Но сейчас горечи в нём не было. Напротив, облегчающее душу чувство залило его всего. Больше того, словно снег под солнцем, растаяла томившая Сача-беки обида на молодых нойонов, которые, как казалось ему, уже перешли на сторону Темучина. Он всё смотрел и смотрел в глаза сына Оелун и Есугей-багатура и без раздражения подумал: «В этом могучем человеке нет злобы, но есть что-то иное и большее, чем мы могли понять». И с неожиданно обретённой твёрдостью и спокойствием сказал мысленно: «Он больше мне не враг, и я пойду за ним, куда бы он меня ни повёл».

Удивление, которое, как показалось Сача-беки, он приметил в глазах Темучина, вправду промелькнуло в его взгляде. Увидев сына Оелун и Есугей-багатура, Сача-беки мысленно обратился к прошлому, но да и он, Темучин, встретив старого тайчиутского нойона, вспомнил былое.

...В курене Таргутай-Кирилтуха шумел весёлый той. Пылали костры. И множество приглашённых толпилось у кипящих котлов. Нукеры разносили чашки с архи. Темучин — чёрный раб с кангой на шее, — обливаясь потом, в драном халате, таскал вязанки дров. Он спешил. Баурчи был им недоволен. Шулюн в котлах требовал жара, а раб не успевал подкладывать в костры поленья. Баурчи боялся, что перестоит мясо на огне и потеряет аромат.

Старик ворчал:

— Бездельник, поторопись.

Раб спешил, а ему так хотелось посмотреть вокруг.

Чуть в стороне от костров на огромной разостланной кошме боролись багатуры. Они сходились грудь к груди и под громкие возгласы гостей нойона ломали друг друга. Тела их дышали мощью. Наконец сильнейший обхватил другого за пояс и швырнул на землю. Выпрямился, вскинув руки. Вокруг закричали, приветствуя победителя.

Этим победителем был Сача-беки.

Темучину, остановившемуся с вязанкой дров за плечами, показалось, что победитель был ростом до неба, и он запомнил его таким навсегда. Сильного, с блестящим от пота лицом, с ликующими от радости глазами. Видел он Сача-беки и позже. Тот сидел с гостями у котла и со смехом брал большие куски мяса, разрывал голыми по локоть руками, пил архи. К нему было обращено множество лиц, и он что-то говорил внимательно слушающим его гостям...

Сейчас перед Темучином стоял совсем другой человек.

Сын Оелун и Есугей-багатура, зная, что Сача-беки второй после Таргутай-Кирилтуха в племени человек, подумал: «Так с кем я хотел бороться?» Во взгляде Сача-беки он прочёл, что тот ему больше не враг и уже никогда врагом не станет.

Всё сказали сыну Оелун и Есугей-багатура глаза нойона.

Сача-беки, как принято было древним обычаем, подступил к кошме, приспустил пояс с мечом и только тогда с опущенной головой приблизился к Тагорилу.

Хан поднял руку, приветствуя гостя, но не произнёс ни слова, тоже согласно обычаю. В степи не торопили гостя, он должен был сам сказать, какая нужда привела его к юрте, где оказывали гостеприимство.

Сача-беки сказал, что волей нойонов тайчиутов они приехали со словами привета сыну Оелун и Есугей-багатура, славному Темучину.

Тагорил молчал.

Сача-беки оборотился к Темучину и низко склонил голову.

Так, склонённым, он стоял долго.

Молчал и Темучин.

Сача-беки опустился на колено, и сейчас же преклонили колени тайчиутские нойоны.

Наконец хан Тагорил выдвинулся вперёд, сказал:

— Мимо каждого пробегает лошадь удачи, но не каждый может на неё вскочить...

Он посмотрел на склонённые головы тайчиутских нойонов и, переждав мгновение, продолжил:

— Я рад, что Высокое небо подсказало племени тайчиутов, в чём их спасение. При общем согласии можно и глину в золото превратить. Сплочённость людей — нерушимая крепость.

Хан повернулся к Темучину и, сняв руку с креста, положил ему на плечо.

— Вот ваш хан, — сказал Тагорил набравшим силу голосом, — повинуйтесь ему.

10

Меркиты приехали в курень на следующий день. У большой белой юрты, что вызывала своей обширностью невольное удивление, их встретили два бунчука. Бунчук хана кереитов и бунчук хана тайчиутов. Ветер развевал конские хвосты, струил по ветру. Старший из прискакавших в курень, не скрывая, долго смотрел на них, как на нечто неожиданное, и лицо его мрачнело. Глаза налились тоской. Старый был человек и понимал, что к чему.

Меркитских нойонов встретили оба хана, бок о бок сидящие на почётном месте в юрте, и сомнения не могло быть в том,