Слуги государевы. Курьер из Стамбула - Алексей Шкваров

На третий день сентября 41-го года в армию, наконец-то, прибыл ее главнокомандующий граф Левенгаупт. Будденброк, в душе радуясь (ноша неподъемная, бестолковая и невыполнимая свалилась), но внешне выглядел хмуро и опечаленно, передавал начальствование корпусом. Повода для радостей было мало. Разгром Врангеля под Вильманстрандом, его плен и гибель отряда произвели в Швеции удручающее впечатление. Государство осталось лицом к лицу с действительностью суровой, без прикрас. Проиграв баталию, да еще в самом начале войны, шведы лишились, во-первых, укрепленного пункта, который, находясь в пяти шведских милях[29]от Выборга, прикрывал Финляндию и давал возможность оттуда вторгаться в русскую Карелию. Во-вторых, получив пощечину, шведы уже не смогли опомниться, потеряли драгоценное время, а наступившая промозглая дождливая осень и холодная зима за ней перечеркнули окончательно все планы. И в-третьих, шведы лишились в деле под Вильманстрандом многих храбрых и способных солдат и офицеров.

Правда, сам Левенгаупт не разделял сию точку зрения. Дело под Вильманстрандом он считал хотя и проигранным, но, во всяком случае, принесшим мало вреда шведам. В своем донесении в Стокгольм он писал: «Участвовавшие в этом деле русские войска — суть цвет их армии. Нам поэтому нет причины скрывать, что мы проиграли дело, при котором 3000 человек в продолжение шести часов защищались против корпуса от 16 до 18 000 человек. И ретировались потом, подавленные множеством, положив на месте 8000 своих противников».

Страстью к преувеличению одержимы были все полководцы. Уменьшив состав корпуса Врангеля до 3000 человек, Левенгаупт в то же время увеличил численность русских войск почти вдвое, и потерю их также. Оно и не стыдно! Слабый шведский отряд достойно проявил себя перед лицом многократно превосходящего противника, уничтожил половину отборных русских войск в Финляндии и с честью отступил. Старый Ласси в победной реляции, что Ведомости Санкт-Петербургские напечатали, поступил похоже. Но скромнее был в преувеличениях.

Почему Левенгаупт продолжал гнуть линию, правительством «шляп» намеченную, остается загадкой. Нешто не видел, что творилось вокруг? Ослеплен был идеями собственными. Верил в несбыточное. Но и потом, когда увидел всю глубину катастрофы, в которую ввергли они и Швецию, и Финляндию, не попытался спасти, а превратился, по сути, в агнца жертвенного, что ведут на заклание, на эшафот то бишь. Однако ягненком его назвать язык не поворачивается. И не вели его — сам пришел к позору конечному.

Зато офицеры в армии Левенгаупта промеж себя были откровеннее:

— Ни мы, шведы, ни финны никогда не помышляли вести брань с таким сильным народом, какова есть Россия.

— А для шведской Финляндии, яко театра войны, никогда не может и быть полезной война, ибо оставит по себе на многие лета весьма пагубные следы.

— Тогда для чего все зачато?

— У генералов наших спросить о том надобно!

Брожение, брожение умов и настроений начиналось в шведской армии. Но не видел, не замечал этого Левенгаупт. Ослеплен был. Ох, как верили «шляпы» в обещания легкомысленной на вид цесаревны Елизаветы. Какой легкой и увеселительной казалась война из Стокгольма! Неудача под Вильманстрандом, потери, уничтоженная и сожженная русскими фортеция — все казалось Левенгаупту эпизодом, не заслуживающим внимания. Донесения французского посланника из Петербурга были витиеваты и туманны. Боялся, ох боялся Шетарди русского сыска, инквизиции ушаковской. Знал, что переписка перлюстрируется. Оттого и излагал все происходящее в русской столице иносказательно, языком эзоповым. Кто хочет — тот поймет. Или поймет как хочет. Вот и виделось все Левенгаупту в цвете радужном. Чуточку подождать и рухнет колосс русский, а благодарная цесаревна, Императрицею став, вспомнит подмогу шведскую, заслуги их в возвращении трона родительского, законного и отдаст им без боя, без брани все, что батюшка ея, Петр Алексеевич Великий, отобрал от Короля их Карла XII.