Секрет - Шарлотта Бронте

Утро, озарившее на следующий день Перси-Холл, было так же прекрасно, как угасший вчера вечер, так что все поля, леса и башни этого почти английского края белели от росы и сияли золотом в лучах солнца. Достопочтенная[81]мисс Перси, согласно всегдашнему своему обычаю, встала рано, чтобы прогуляться по уединенным тропкам этой буколической местности. Ее всегдашний телохранитель Роланд, огромная шотландская борзая, весело бежал за юной госпожой, и под его защитой она неторопливо брела вперед. Большая шляпа закрывала лицо от солнца и прекрасно гармонировала с золотисто-каштановыми волосами, выразительными глазами и солнечной улыбкой. По тому, как ласково мисс Перси здоровалась со встречными крестьянами, по их сердечным, уважительным ответам видно было, как любят ее многочисленные отцовские арендаторы. В наших краях дамы лишены возможности снискать расположение селян раздачей душеспасительных брошюр, еды или одеял, так что единственный способ заслужить привязанность — улыбка и несколько добрых слов, сказанных на ходу. Большего здешний простой люд не просит, да и не желает. Миловидное личико, приятный голос и всегдашняя веселость «барышни из Перси-Холла» завоевали сердца этих грубых ирландцев[82]Африки. Если бы во время прогулки ее застиг ливень, два десятка сельских парней молнией бросились бы в усадьбу за экипажем. Все отцовские слуги, от домоправительницы до последней судомойки, от мажордома до садовника, любили ее так же искренне.

Однако со знатью и состоятельными людьми Стеклянного города Веллингтонии она была совсем иной. Титул и богатство отца, его власть и политическое влияние ставили Мэри Перси над самыми значительными людьми провинциальных Стеклянных городов, ведь, не будем забывать, короли, их семьи, сановники и вельможи — все обитали в Витрополе. Местное общество свидетельствовало ей почтение, приглашало ее на торжества, словно королеву, а молодые дамы брали с нее пример во всем, что касается моды и вкуса. Однако такого рода внимание оставляло ее равнодушной. Если она и приходила на светский раут (что случалось не часто), то держалась с холодной неприступностью, выражавшейся не в заносчивости манер, а в том, как она тихо занимала отведенное ей почетное место и равнодушно кивала тем, кто набивался ей в друзья. Роскошью выезда с ней могли соперничать многие, однако никто не умел так величественно пройти через толпу в шелках и атласе, по пути к карете, и ничей экипаж не трогался с таким шиком. А вдобавок ко всему, равнодушно простившись с теми, кто раболепно ловил малейшие знаки ее расположения, она тепло приветствовала кучера или лакея — и как же их ответные улыбки и веселые слова не походили на почтительное молчание именитых особ! И все же ее замкнутость не оскорбляла благодаря естественности манер и полному отсутствию спеси. Когда в зал входила, сверкая атласом и драгоценными камнями, важная (или претендующая на важность) особа, хозяйка, разумеется, тут же представляла ее достопочтенной мисс Перси, но если дама обращалась к ней как к равной или даже свысока, то достопочтенная мисс Перси, скользнув по гостье равнодушным взглядом, пожимала протянутую руку и, произнеся необходимую вежливую фразу, отворачивалась, будто они незнакомы. И это, читатель, равно относилось к титулованным и не титулованным; ни бархатное одеяние, ни шелковое платье не удостаивались от нее большего привета, чем алые щечки и домотканый передничек. Мы знаем, что ее отец, при всей своей ненависти и презрению к человечеству, не распространяет эти чувства на женщин, однако он клянется Сциллой, что если увидит, как женщина напускает на себя чванство, тщится занять мужское место и выказывает презрение к супругу, то своей рукой отсечет ей голову. Так вот, в его дочери не было и капли подобного зазнайства.

И хотя лорд Элрингтон презирал всякую дружбу и ни на кого не смотрел с улыбкой, хотя он выгнал из дома обоих сыновей и под угрозой жесточайших кар запретил им вновь к себе приближаться, дочь всегда была ему отрадой: весь свет его любви, за исключением редких лучиков, перепадавших иногда супруге, изливался на это аристократическое дитя природы. Она ни в чем не должна была иметь нужды. Все ее желания должны были исполняться, и горе мужчине, женщине или ребенку, которые посмели бы ее задеть, или слуге, не исполнившему приказание юной госпожи. Читателям не стоит думать, будто он вдали от дочери нежно о ней вспоминал, лил слезы в разлуке или хотя бы часто писал письма. Однако если он все же думал о дочери, писал ей или навещал ее в имении, то с неизменным удовольствием и без обычной своей цинической усмешки. Более того, Мэри была единственным существом в мире, которое он удостаивал улыбки или ласкового слова; она одна радовала его и внушала ему гордость. Впрочем, как бы лорд Элрингтон ни баловал свою дочь, за малейшее ослушание либо попытку возразить он безжалостно прибил бы ее на месте. Однако Мэри Перси и не перечила отцу ни в чем. Он был для нее всем; от малейшего недоброжелательного слова о лорде Элрингтоне, сказанного в ее присутствии, она вспыхивала гневом, и человек, допустивший такое высказывание, уже никакими силами не мог вернуть себе ее расположение. Она знала про ужасную репутацию отца, про его неумолимый и буйный нрав, про нескончаемые попытки ввергнуть страну в пламень революции и войны, знала все или почти все о рассеянном образе жизни, который он ведет, — и не придавала этому значения. Все, что делает отец, если не правильно, то по крайней мере частично оправдывается обстоятельствами. Все его поступки — великие. Их совершил ее родитель, на которого она взирала со смесью страха и восхищения.

Я позволил себе довольно пространное отступление касательно достопочтенной мисс Перси, однако оно было необходимо, чтобы ближе познакомить с нею читателя. Мы оставили ее прогуливающейся в парке чудесным осенним утром. Вскоре к дочери присоединился лорд Элрингтон. Он был в перчатках.

— Мэри, я собираюсь в город. Карета готова. Можешь поехать со мной. Собирайся, дитя.

— Мне кажется, я готова.

— Что? Ты не проводишь час или два за туалетом, прежде чем куда-нибудь отправиться?

— Нет, я еду как есть. Не стоит тратить время на переодевание.