Французская политическая элита периода Революции XVIII века о России - Андрей Митрофанов

Восприятию русской культуры французскими мемуаристами последней трети XVIII - первого десятилетия XIX в. посвящены исследования Е. Ю. Артемовой^[53]. Автор использует богатый материал источников личного происхождения (путевые заметки, дневники, письма, мемуары), чтобы показать, как отдельные представители французского общества воспринимали различные явления русской действительности, светской и духовной культуры. Среди источников исследования Артемовой записки Сегюра, Ромма, Сен-При, Корберона, Фортиа де Пиля, Жоржеля и др. В силу того что объектом исследования являлась культура екатерининской России, эти сочинения были рассмотрены вне контекста просветительской мысли Франции того времени, что не могло способствовать достаточно полному выявлению всех причин «суперкритичности и предвзятости французов в оценке России»^[54].

В связи с тем, что представления французов часто переплетались с представлениями, свойственными для других европейских народов, необходимо обратить внимание на то, что тема восприятия иностранцами российской культуры XVIII в. уже была успешно исследована на аналогичном английском материале. На основе сочинений путешественников и публицистов последней трети XVIII - начала XIX в. И. В. Карацуба проанализировала представления этих авторов о России и ее культуре, рассматривая эти представления в контексте английского общественного сознания. Важно, что автор уделила большое внимание методике анализа сочинений иностранцев о России и показала, что стереотипы восприятия России были прочно связаны с автостереотипами, то есть с восприятием англичанами самих себя^[55].

Важное значение для нашего исследования имеют обстоятельные монографические исследования С. А. Мезина. Первое из них посвящено восприятию и осмыслению темы петровских реформ в Век Просвещения и Французской революции. В качестве источников С. А. Мезин использовал не только историко-публицистические и философские произведения, подобно большинству своих предшественников, но также документы французского МИДа и обширной публицистики конца XVIII в. (в том числе работы Мирабо, Малле дю Пана, Марешаля). Как в свое время и С. Блан, Мезин затронул историю эволюции идеи «русской угрозы», длительное время существовавшей в тени секретной дипломатии Версаля, а затем выплеснувшейся в сферу публичной политики. Не обошел вниманием С. А. Мезин и вопрос о «Завещании Петра Великого», показав, что идеи этого апокрифа были созвучны общим настроениям французского общества накануне Революции и тем, что наблюдались после 1789 г., а набиравшая популярность в европейской среде идеология «русской опасности» не имела прямой связи с представлениями русских того времени о Европе, не была сколько-нибудь адекватным их отражением. Вторая монография С. А. Мезина представляет собой развернутый анализ философских и политических взглядов Д. Дидро, в центре его внимания оказался вопрос о приобщении России к цивилизации с точки зрения просветителя^[56]. С. А. Мезин показывает, как в 60-70-е гг. XVIII в. у Дидро формировалось отношение к России в ходе выработки собственной концепции цивилизации и в связи с теоретическими исканиями того времени. Выводы С. А. Мезина, актуализировавшие сегодня философское наследие Дидро, имеют важное значение для нашего исследования, поскольку «Энциклопедия» десятилетиями оставалась основополагающим научным трудом, откуда черпались сведения о России, и именно тексты философа были включены в сочинение Г. Т. Рейналя «История обеих Индий», которое имело большую популярность в годы Революции, служило авторитетным источником для многих публицистов и ученых. Из исследования С. А. Мезина видно, что идеи, критика и предложения Д. Дидро о новых реформах в России оказываются «строительным материалом» для нескольких поколений авторов, обращавшихся к «Россике»^[57], и, как замечал философ, российскому монарху предстоит прекратить военные мероприятия в Европе, перенести столицу из Санкт-Петербурга, уничтожить крепостное право и обеспечить появление «третьего сословия»^[58]. Как раз вокруг этих тезисов и будут формулироваться концепции развития России на рубеже XVIII-XIX вв. уже в контексте революционных событий.

В раннее Новое время конфессиональная принадлежность нередко имела большее значение, чем национальная идентификация. Соответственно религиозный фактор в восприятии России жителями Западной Европы, по мнению ряда современных исследователей, играл чрезвычайно важную роль на протяжении XVI-XVII вв. и большей части XVIII в. Наиболее значительной работой из числа современных исследований на эту тему является монография Франсин-Доминик Лиштенан «Три христианства и Россия»^[59]. На основе многочисленных западноевропейских источников (мемуарных свидетельств, записок путешественников) она проследила эволюцию отношения европейцев к православию на протяжении XV-XVIII вв. Автор особо обращает внимание на трактовку путешественниками отношений между государством и церковью в России при Екатерине II, а также поднимает вопрос о соотношении письменной и устной традиции в процессе создания образа русского православия в Европе. Затрагивает Лиштенан и период Французской революции. Отметив то обстоятельство, что события 1789 г. не только не ослабили, а скорее обострили давнюю дискуссию о России, она разбирает свидетельства наиболее известных в историографической традиции авторов: Шерера, Шантро, Фортиа де Пиля, Форнеро и Массона. Лиштенан показывает, что в конце XVIII в. как в республиканском, так и в роялистском лагерях, наблюдалось непонимание и неприятие православной церкви. Если в глазах республиканцев православие способствовало нарушению прав человека, поскольку оно «культивировало народный фанатизм», а состояние России напоминало о состоянии Франции при Старом порядке, то роялистам оно представлялось не вполне полноценным (по сравнению с католичеством) культом, который, однако, сыграл позитивную роль, позволив уберечь Россию от проникновения республиканских идей^[60].