Но именем твоим… - Александр Валерьевич Усовский

посмел пренебречь его указом – но жажда отомстить за такое унижение сжигала всё его естество…. Он немедля покинул Краков – но ни в Ковель, в свой родовой замок, ни в Брацлав, куда велено ему было отправится – он не явился, а все последующие два месяца метался по Литовской Руси, не зная, чем потушить свой гнев и горечь от унижения… Не забывайте, Сангушки – Гедиминовичи, род свой ведут от Любарта, Ягеллоны им ровня. От терзавшего его душу негодования молодой князь и думать забыл о молодой княжне Полубинской, оставленной им на попечение тётки, Федии Андреевны, его снедала невозможность отомстить за обиду – не забывайте, Жигимонт Август все же был король и великий князь…. И от неизбывной печали князь Дмитрий заехал в Острог – надеясь в компании с его милостью младшим Острожским забыться за бражным столом… И не в Анне Ягеллонке тут дело, хотя внимание королевны польстило юному князю – его душила ярость от обиды, которую нельзя искупить. Во всяком случае, так Янине Лисовской поведала камеристка Анны Ивановны, матери молодого князя. А женскую душу в таком деле обмануть нельзя – женщина чует это не разумом, но сердцем…

Так вот, о первом приезде Дмитрия Сангушко в Острог. Прибыл он туда, пылая праведной жаждой мщения – кою, увы, никаким образом не мог удовлетворить. И вдруг за обедом, накрытым по случаю прибытия знатных гостей – он встречает юную Эльжбету!

Янина Лисовская подробно поведала об этом событии – ведь именно оно стало началом трагического исхода жизни молодого князя. Дмитрий Сангушко вошел в каминный зал княжеских палат; за старшим столом сидели уже его мать, вдовая княгиня Анна Ивановна, князь Василий, а также будущий тесть молодого Острожского, великий гетман коронный Ян Тарновский, за гостевым же столом – старый князь Четвертинский, остановившийся в Остроге по пути в Вильну, коронный постельничий Конецпольский, приглашенный князем Василием обсудить какие-то дела – и Беата, приехавшая за час до этого. Одновременно с молодым князем в залу вошла юная Эльжбета в сопровождении няни – девочке только что исполнилось тринадцать лет, она только начала познавать свою женственность, была свежа, юна, трепетно пуглива, очаровательна своей непосредственностью…, впрочем, слова Янины в этом случае мы подвергнем некоему сомнению, ведь Эльжбета была ей почти что дочерью. Но в любом случае, для молодого князя вошедшая вместе с ним в залу девочка стала лучшим лекарством против мучавшей его жажды мщения и горестного осознания её невозможности – я человек старый, и прекрасно понимаю те чувства, что возникли у Дмитрия Сангушки при встрече с юной Эльжбетой… Юность всегда очаровательна! – заключил шляхтич и крепко приложился к кубу с мёдом.

– Князю Дмитрию тогда сколько исполнилось? – живо спросил комиссар.

– Двадцать два года.

– А княжне Острожской тринадцать, вы говорите?

– Именно так. И нет ничего удивительного, что меж ними вспыхнула искра – это молодость, тут ничего нельзя поделать…

Впрочем, пани Янина Богом клялась, что попервоначалу меж князем Дмитрием и княжной Эльжбетой не было даже случайно обронённого слова – они сидели по разные стороны стола, юная княжна принужденно отвечала на какие-то вопросы своей матери, Дмитрий пытался поддерживать беседу с князем Василием – также без успеха. И лишь тогда, когда их глаза встречались – на лицах обоих вдруг вспыхивал пунцовый румянец… Янина Лисовская не одна заметила это – по завершению обеда княгиня Сангушко попросила своего сына уделить ей немного внимания. Как вы знаете, пан Станислав, женщины умеют хранить секреты – но лишь все вместе, сообща…. К вечеру подробности разговора Анны Ивановны с князем Дмитрием были известны всем обитателям острожского палаца женского пола. – Старый шляхтич вздохнул, пряча в усах ироничную улыбку.

– Княгиня напомнила сыну о томящейся в Ковеле юной княжне Полубинской? – Улыбнувшись, спросил межевой комиссар.

– И об этом тоже. А также о решении сейма в Вильне. О том, что после столь неосмотрительно начатой переписки с Анной Ягеллонкой молодому князю делать нечего – рассчитывать на согласие Жигимонта Августа на брак с молодой Острожской, королева Бона Сфорца – особа крайне злопамятная, мстительная и злонравная. Но это, по словам камеристки княгини, лишь разожгло интерес молодого Сангушки к Эльжбете. Молодость крайне опасный возраст, и любые запреты лишь побуждают желание их нарушить – думаю, вы, пане Стасю, тоже пережили в своей жизни такое…

Межевой комиссар грустно улыбнулся.

– Ну, в моей молодости самым смелым низвержением табу было воровство вишен в саду нашего соседа, почтенного судьи Яна Скажинского…

– Да и слава Богу, смирение с младых ногтей всяко лучше беззаботной лихости, из с юности смиренных великие мужи вырастают, а сорвиголовы редко когда до седин доживают…. Вот вы, пане Стасю, в тридцать с небольшим – уже подскарбий мстиславский, межевой комиссар, управитесь с межеванием здешних земель – станете старостой иль каштеляном витебским, а там, глядишь, и до виленского подкомория рукой подать… – Пожилой шляхтич, говоря это, едва заметно иронично улыбался.

Межевой комиссар нахмурился.

– Пан Славомир, я понимаю вашу иронию. Но кому-то ведь надо и по хозяйственной части править, княжество наше ныне в таком запустении и голи, что только чудо господне поможет нам роспись расходов государства выправить без понижения доли серебра в чеканке шелега… Я вам скажу, и в нашем деле нужна доблесть – пусть не такая, как на поле битвы, но доблесть ума. Иную битву с татарами куда легче выиграть, чем одолеть в единоборстве монетный двор венгерского короля Владислава с его свидницким подлым грошем… – Чувствовалось, что пан Станислав изрядно обижен намёками пожилого шляхтича.

Веренич кивнул.

– Простите великодушно, пане Стасю, понесло меня не туда… Каждому своя планида, кто с татарами рождён биться, а кто с податями, чиншами и мытами управляться… Согласен я с вами, глупо себя повёл, как юнец желторотый.

Пан Станислав облегчённо вздохнул.

– И вы на меня зла не держите…. Впрочем, мы отвлеклись от событий Крещения Господня пятьдесят третьего года – что там далее происходило в княжеском замке в Остроге?

Пан Веренич покачал головой.

– Чудные дела там творились, по словам пани Янины. На следующий день после пира Эльжбета попросилась у матери отправиться на конную прогулку – хотя до этого, в седле сидеть и выученная, интересу к этому занятию никогда не проявляла. Беата поначалу решила отправится с дочерью – но затем, по женскому обыкновению, передумала, попросив сопроводить юную княжну князя Василия. И когда Эльжбета, князь Острожский, гайдуки и коноводы, казаки надворной хоругви и посыльные, поездом в две дюжины всадников, выехали из ворот замка – на берегу Вилии их встретил оконь молодой Сангушко со своей челядью. Прогулка та продолжалась едва не до вечернего караула – и на следующий день всё повторилось вновь. Юная княжна вдруг сделалась истовой любительницей