Будь что будет - Жан-Мишель Генассия

все доставали шерстяные кофты, Даниэль оставался в поместье, смотрел, как взрослые играют в теннис, собирал мячи. Тренер каждое утро давал уроки Жанне, Мадлен была слишком хрупкая, чтобы бегать, она забиралась на место судьи и, хотя сама никогда в жизни не играла, давала Жанне дельные советы, Упирайся в землю, или Держи плечи ровно, ты поэтому бьешь мимо. И вот однажды Даниэль поднял ракетку, которую в ярости отшвырнула Жанна, но не отдал, а ударил по мячу, отправляя его через сетку, тренер поймал, мягко вернул мяч, и они удивительным образом пять раз им перекинулись.

На следующий день тренер принес две бадминтонные ракетки и воланы, Даниэлю не пришлось объяснять, как ими пользоваться, ему исполнилось шесть лет, и он нашел игру, в которой блистал. В этом виде спорта он оказался быстрее и хитрее других, брал почти все подачи. Со временем он начал играть против взрослых и побеждать, с удовольствием бил неотразимые смэши, посылал короткие подачи и неповторимые бэкхенды и слушал, как торжествующая мать провозглашает его королем «свеч», а раздосадованная Жанна – чемпионом по обманкам. Но больше всего ему нравилось не это – нет, он любил, когда его требовали к себе в команду, словно залог верной победы.

Тома – единственный, кто мог ему противостоять, он был быстрее Даниэля, и это уравнивало их шансы, зато Даниэль был решительнее. Объединяясь в команду, они становились непобедимы. Они часами играли друг с другом по собственным правилам, в любую погоду, хоть при сильном ветре, хоть под дождем. Но была одна странность: едва появлялся Морис, Тома клал ракетку и уходил с корта, чтобы отец не смотрел, как он играет. Морису хотелось бы сыграть против сына, но тот отказывался, ничего не объясняя, и никто не понимал его поведения, кроме Жанны, которая никогда его не заставляла. И Тома ждал, пока отец уедет в Париж, чтобы снова играть в бадминтон.

* * *

Когда Мадлен предложила Ирен поехать с ними, та не знала, где находится Динар и вообще что можно отдыхать целых три месяца, Но у меня нет денег, мадам, ответила она. Мадлен пояснила, что Ирен поедет в качестве компаньонки и будет получать то же жалованье, что в Сен-Море, плюс питание и жилье, а также вознаграждение за ежедневную помощь с детьми, И это пойдет на пользу Арлене. Что-то вроде оплаченного отпуска. На свежем воздухе.

– Три месяца – это долго. Я должна спросить у Жоржа. Несмотря ни на что.

Этот неуловимый мужчина оставался ее горем и радостью, то вечным сожалением, то угрызениями совести, то ахиллесовой пятой, Если бы он хоть чуть-чуть постарался. Ирен укоряла себя за то, что никак не может порвать эту связь, вдали от него она постоянно думала, А что он сейчас делает?

Жорж был неисправим, не замечал ее бед и печалей, нагло врал, Это просто подруги, тебе повсюду мерещится что-то плохое. Хотелось выцарапать ему глаза, но когда после множества отговорок она все-таки приняла предложение Мадлен и перебралась вместе с Арленой в свободную комнату на третьем этаже дома в Сен-Море, Жорж сам явился через две недели со слезами на глазах, бил себя кулаком в грудь, Это сильнее меня! Прости. Он бросился к ее ногам, умоляя вернуться к супружескому очагу, – такую сцену он видел в фильме Мурнау «Восход солнца». И всякий раз Ирен поддавалась его отчаянью и проникновенному взгляду, млела, когда он уверял, что любит только ее, что он ее недостоин и, если она его покинет, он немедленно все уладит: найдет в себе мужество броситься под поезд, ведь жизнь без нее – это не жизнь. В конце концов Ирен уступала. Ради малышки. И немного ради себя самой. Помучив его как следует и заставив поклясться, что он исправится и после работы будет возвращаться в родные стены, а не шляться со своими никчемными дружками по балам на площади Бастилии. Четыре месяца Жорж был как шелковый, водил ее на танцы в ресторанчики на Марне, ее жизнь снова расцветала всеми красками, Ирен забывала все плохое, а потом в один прекрасный вечер Жорж исчезал.

Опять двадцать пять.

И таких метаний случилось полдюжины. История печальных поворотов судьбы, которая могла бы стать сюжетом фильма-зарисовки: Ирен в сомнениях, Ирен радостно возвращается к семейному очагу, Ирен в расстроенных чувствах опять едет в Сен-Мор. Ничего не меняется, кроме Арлены, которая растет и не понимает этих зигзагов. Почему они переезжают туда-сюда? Намеренья Жоржа скачут с молниеносной быстротой – вот его снова охватывает неудержимый любовный порыв, страстное желание, как в первые дни. В отчаянии он бросается к ногам Ирен в доме Мадлен или прямо на улице, когда Ирен выходит за покупками и стоит в очереди к молочнику, – он обожает бросаться к ее ногам, бьет себя в грудь, кричит, что он подлец, рыдает с невероятной искренностью, проклинает себя, обливаясь слезами, причем слезы настоящие, а не как в кино, Ирен выглядит жестокосердной тварью, но хуже всего – она не может долго сопротивляться и уступает. В очередной раз. В ней по-прежнему пылает страсть к ее милому, несмотря на упреки и разочарования.

Возвращение домой. В тридцать первом году Ирен забеременела, живот был огромный, они надеялись, что будет мальчик, маленький Рудольф, который явится в мир, чтобы спаять их гибнущий брак, А этого ребенка хорошо бы назвать Дезире[9], предложил Жорж.

Одетта появилась в конце ноября, Жорж был обескуражен, даже оскорблен, Ты меня не любишь! От тебя никакого толку! И хлопнул дверью. Несмотря на все его старания, эта никчемная женщина не переставала разочаровывать. В тридцать четвертом родилась Франсуаза, в тридцать седьмом Жаклин, Я проклят! – стенал он.

– Если кто-то знает, что делать, скажите, – взывала бедняжка к Мадлен.

После появления Франсуазы Ирен нашла квартиру рядом с мэрией, но никогда три сестры Арлены не ездили с нею в Динар. Бабушка Вивиан, продавщица в мужском отделе «Больших универмагов Лувра», забирала их к себе в Венсен на две недели, ворча, что, вообще-то, имеет право провести кровный отпуск в свое удовольствие, или же ее подменяла тетя Рене, но она жила в Жювизи, на краю света, или приходилось скрепя сердце доверять девочек соседке снизу, правда за деньги, и даже со скидкой получалось дорого.

Мадлен склонялась к радикальным решениям, она была сторонницей развода как возрождения, считала, что пустозвоны не меняются и нужно резать по живому – отрубить палец, чтобы спасти руку. Но развод – штука сложная, дорогая –