Царь и царица - Владимир Хрусталев

Очень характерной для настроений большинства членов организации была ненависть к трону, к монарху лично за то, что он ведет страну к гибели. Это был патриотизм в лучшем смысле слова, революционный патриотизм. Наиболее сильно это настроение выступало, конечно, в годы войны, но в основе оно имелось и раньше. Конечно, такое отношение к данному монарху не могло не переходить и в отношение к монархии вообще, в результате чего в организации преобладали республиканские настроения, можно сказать, что подавляющее большинство членов были республиканцами, хотя республика и не была зафиксирована догматом организации»^{30}.

Необходимо отметить, что в числе членов первых масонских организаций в России были и аристократы. Так, например, в исторической литературе говорится, что в 1907 г. в Петербурге «открылась “Полярная звезда”, председателем которой был избран посвященный в январе того же года во Франции блестящий аристократ-помещик, друг великого князя Николая Михайловича граф Алексей Орлов-Давыдов. Собирались в его особняке на Английском бульваре, он же полностью взял на себя содержание ложи»^{31}.

В числе масонов вскоре оказался не только великий князь Николай Михайлович, но позднее и его брат великий князь Александр Михайлович. В исторической литературе упоминается, что в 1911 г. в Петербурге в “Карме” председательствовал внук Николая I великий князь Александр Михайлович, ее членами были Беклемишев и чиновник министерства иностранных дел А.П. Веретенников»^{32}. Однако состав масонских лож не был стабильным, часто менялся, и они то сворачивали свою деятельность, то, наоборот, ее активизировали, в зависимости от ситуации.

Заметим, что уже в 1909 г. только в Петербурге функционировали три масонских организации: «Полярная Звезда», «Феникс» и «Военная ложа», которые сыграли определенную роль в подготовке Февральской революции и куда входили многие видные общественные деятели России. Однако об этом расскажем позднее, а сейчас проследим за дальнейшей военной карьерой Василия Иосифовича Гурко.

Он получил очередной чин генерал-лейтенанта от кавалерии в 1910 г. С 12 марта 1911 г. начальник 1-й кавалерийской дивизии. В момент вступления в должность Гурко дивизия стояла недалеко от Москвы. В состав дивизии входил 1-й Донской казачий полк, знакомство с которым генерала В.И. Гурко состоялось, со слов сотника Крюкова, в достаточно курьезной обстановке:

«Вдруг вижу, по шоссе полным ходом несется автомобиль и так весь и содрогается, так и подпрыгивает на ходу, при ударах на ухабинах. Кто это, думаю, сломя голову так несется? Того и гляди, автомобиль перевернется, да шею ездокам свернет. И только я это успел подумать, как автомобиль вдруг скользнул вбок, блеснул лакированной покрышкой и, с размаху врезавшись в канаву, перевернулся, вертя колесами в воздухе… Седоки полетели вверх тормашками. У меня сердце упало. Ну, думаю, капут обоим… Только вижу, седок, описав сальто-мортале в воздухе, вместо того, чтоб упасть, ловко этак, как мячик, пружинисто присел на ноги и тотчас же вскочив, побежал к неподвижно лежащему на снегу шоферу и поднял его. Потом шофер, хромая, поддерживаемый седоком, полез к автомобилю, а седок направился ко мне. Вижу, – генерал, маленький такой, сухонький, из себя не то так видный, а ловкий, собранный, хорошей тренировки; лицо вострое, резкое, бритое, мужественное, с широким лбом и выпуклыми чертами, точно отлитое из бронзы. Взор властный, орлиный, так и впивается начальственным оком из-под густых, суровых, нависших бровей. На голове фуражка этак набекрень, а волосы, как воронье крыло, назад гладко зачесаны на висках. Пальтишко легкое, летнее, не боится, знать, зимы, сидит на нем как влитое, в обтяжку, и если бы не генеральские алые отвороты, так сказал бы, что молоденький корнет, уж больно ловко и щегольски он его носит… Генерал потребовал коня и тут же с места стал объезжать полки и наблюдать их учение. … А шофера-то пришлось отправить в госпиталь. Бедняга весь расшибся. Оно, может быть, и Гурко-то расшибся, да виду не подал, провел все учение и вместе с нами вернулся домой»^{33}.

С этой кавалерийской дивизией генерал В.И. Гурко вступил в Первую мировую войну и действовал в Восточной Пруссии в составе знаменитой 1-й армии генерала П.К. Ренненкампфа. Во время Восточно-Прусской операции находился в числе войск, направленных в поддержку 2-й армии генерала А.В. Самсонова. 18 августа 1914 г. Гурко занял Алленштейн (в районе Танненберга).

Однако вскоре военная удача отвернулась от русских войск, и они подверглись тяжким испытаниям. В рукописных воспоминаниях казачьего начальника В.А. Замбржицкого отмечались за этот период кровопролитные бои дивизии В.И. Гурко:

«Да, подошли к нам минуты испытаний… Это было тогда, когда немцы только что разгромили Самсонова под Сольдау, а затем обрушились на зарвавшуюся вперед армию Ренненкампфа, грозя отрезать ее с тыла. Наша дивизия прикрывала его левый фланг, и нам пришлось выдержать всю силу удара обходных корпусов, предназначавшихся Ренненкампфу, и не будь Гурко, прямо скажу, несдобровать бы всей первой нашей армии… А положение было не то, что скверное, – отчаянное прямо, и я не представляю себе, как мы оттуда живыми ушли! Как сейчас помню бой у села Петрашка. Навалились на нас 3 немецкие пехотные дивизии и конница, да еще с тяжелой артиллерией. А у нас что? Легкие конные пушечки, так разве ими отобьешься?.. А местность то лесистая по краям, все перелески да перелески, того и гляди, обойдут немцы. Да посередке открытое поле, и за пригорочком лежат наши казаки, а где разбросались уланы и казаки. Гвоздят немцы по бугру, и все чемоданы, все чемоданы, так и чешут, так и сносят, так и мнут. Невмоготу терпеть, нет никакой мочи, ну просто не выдерживает сердце. Пригнулись мы, в землю вросли, про себя молитву “Живый в помощи Всевышнего” читаем. Тянет сползти с проклятого бугра, уйти куда-нибудь, и бежать, бежать без оглядки назад из этого сплошного ада. А не смеем! Мы-то лежим, а он, Гурко, т. е. стоит во весь рост на этом бугру и хоть бы что! Точно не по нему-то бьют, точно не вокруг него столбом рвутся и воют снаряды, точно не смерть витает, не убитые и раненые валяются и корчатся, а сладкая музыка играет, и ангелы песни поют. Стоит это он себе, по своей привычке стеком по носку сапога хлоп-хлоп, и нет-нет парой слов перекинется с адъютантом своим Арнгольдом. Далеко видать алые генеральские лампасы… Штаб весь ушел давно, Гурко его назад отослал, а сам с Арнгольдом остался. И пока стоит он здесь, на бугре, не смеем и мы уйти… А там, из-за перелесков, вдруг выносится конная немецкая бригада из двух полков и летит на нас в атаку. Ну, пропали, думаем! Только вижу, махнул рукой Гурко нашему резерву – трем сотням. Те вмиг на коня, и марш-марш, на немца колонной поскакали… Господи ты, Боже мой, что тут было!.. А Гурко стоит все с той же легкой усмешкой, застывший в спокойной, бесстрастной позе. Затаив дыхание, глядим и мы туда, где сейчас решается судьба. Что-то будет? Вдруг видим, немецкая бригада дрогнула, замедляет ход, идет все тише, тише и сразу повернув, шарахнулась в сторону, уходит от наших казаков… Не приняла боя… Что тут было. Мы как лежали, так всею цепью сразу поднялись и с криками “ура” бросились на немцев. Гусары, уланы, драгуны, казаки – все один перед другим старались отличиться на глазах любимого начальника. Шли в атаку и пешие, и конные, не обращая никакого внимания на огонь… В этот день мы потеряли половину личного и конного состава, но удержали за собой позиции… Армия Ренненкампфа была спасена»^{34}.