Отцы-основатели - Мария Згурская

Римский философ Сенека по этому поводу высказался так: «Несчастного Александра гнала и посылала в неведомые земли безумная страсть к опустошению. Или, по-твоему, здрав умом тот, кто начал с разгрома Греции, где сам был воспитан? Кто отнял у каждого города то, что там было лучшего, заставив Спарту рабствовать, Афины — молчать? Кто, не довольствуясь поражением многих государств, либо побежденных, либо купленных Филиппом, стал опрокидывать другие в других местах, неся оружие по всему свету? Чья жестокость нигде не остановилась, устав, — наподобие диких зверей, загрызающих больше добычи, чем требует голод? Уже множество царств он слил в одно; уже греки и персы боятся одного и того же; уже носят ярмо племена, свободные даже от власти Дария, а он идет дальше океана, дальше солнца, негодует, что нельзя нести победу по следам Геракла и Диониса еще дальше, он готов творить насилие над самой природой. Он не то что хочет идти, но не может стоять, как брошенные в пропасть тяжести, которые не могут остановиться в своем падении, пока не упадут на самое дно».

В определенном смысле психологический портрет Александра Македонского не выглядит большой загадкой. Аристократическое самосознание, построенное на памяти о дальнем родстве с богами и героями, нацеливало личность на стяжание славы. Вдруг оказавшись на троне мировой державы, он так и не сумел расстаться с кругозором и замашками мелкого греческого царька, до смерти измученного чувством собственной малости. В общем, как гласит грубоватый афоризм другого народа о схожей проблеме: «Можно вывезти девушку из деревни, но очень трудно вывести деревню из девушки…»

Арриан же так характеризует Александра: «Был он очень красив, очень деятелен, стремителен и ловок; по характеру своему очень мужествен и честолюбив; великий любитель опасности и усерднейший почитатель богов. Физическими усладами он почти пренебрегал; что же касается душевных, то желание похвалы было у него ненасытное».

Желание встать вровень с богами и героями — как нормальная этическая позиция знатного грека, не равняющего себя больше ни с кем, — было также наследием греческой старины и знаком архаического (то есть «правильного», хорошего) вкуса.

И действительно, для людей своего времени Александр, должно быть, действительно походил на пришельца из легендарных времен Троянской войны.

Греки любили предания о Персее и Геракле. Но совсем не желали того, что кто-то перенесет их в такую сказку. Политическая разрозненность понималась многими как нормальное, правильное основание общественной жизни, суть их свободы. Так что в глазах огромной части греков царь Александр оставался самовластным тираном. Его заслуги оспаривали, его презирали, боялись и не любили. Этому способствовали болезненное тщеславие Александра, обожествление его в Египте и, уже после Персеполя, приступы невероятной мании величия — введение обряда падания ниц, что было немыслимо для едва переступивших границы родовых отношений македонцев. Не всякая теория хороша для переноса в практическую жизнь.

В этом же контексте бегства от своей «провинциальности происхождения», «неэллинскости» находится и история Александра Македонского и Олимпийских игр. Из истории мы знаем, что Александр Македонский, движимый тщеславием, явился в свое время в Элладу и добился участия в Олимпийских играх, к которым допускались только эллины, чем доказал, что он эллин, а не македонец.

Как описан Александр Великий в первоисточнике — у Геродота?

В пятой книге: «22. А то, что эти македонские цари, потомки Пердикки, действительно эллины, утверждают не только они сами, но и я убежден в этом. Кроме того, и судьи Олимпийских состязаний признали это. Когда Александр Македонец пожелал принять участие в состязаниях и для этого прибыл в Олимпию, то эллины, участники состязаний, требовали его исключения. Эти состязания, говорили они, для эллинов, а не для варваров. Александр же доказал, что он аргосец, и судьи признали его эллинское происхождение. Он принял участие в беговом состязании и пришел к цели одновременно с победителем…».

Различались этнические эллины и эллины как социум. Так вот, македонцы только после Александра стали считаться эллинами как часть эллинского социума. До Александра македонцы считались такими же варварами, как иллирийцы и фракийцы.