История журналистики Русского зарубежья ХХ века. Конец 1910-х - начало 1990-х годов - Владимир Перхин

После свержения большевистского ига в возрождающейся России возникнет небывалый спрос на интеллигенцию. И это будет не только спрос на образованных людей, на хорошо подготовленных чиновников, инженеров, агрономов, врачей, педагогов и т. д. – это будет вместе с тем и спрос на интеллигента как такового, – спрос на представителей той особой – интеллигентской психологии, которая в течение ста с лишним лет служила закваской русской духовной культуры. Две черты этого психологического типа окажутся особливо ценными: 1) психологический и этический идеализм и 2) потребность искать, в своем мышлении и действовании, прежде всего, личного нравственного удовлетворения, утоления духовной жажды. Эти черты в их крайнем выражении и в их болезненных уклонах становятся явлением отрицательным, анормальным и, в этом виде могут приводить к нежелательным последствиям, что и бывало. На этой почве объективная истина смешивается с субъективной правдой, и человек перестает видеть и понимать действительность, как она есть. Создается идеология, ненужная, или бесполезная, а иной раз и вредная для окружающей социальной среды, для общества, для России, но зато, как нельзя лучше, удовлетворяющая гипертрофированный этический идеализм ее адептов, нужная и важная для них лично – «для души». Так, многое в старом «правоверном» народничестве было нужно или ценно вовсе не для народа, а «для души» самих народников; кое-что в нашем изначальном марксизме оказывалось также более пригодным «для души» «русских учеников Маркса», чем для реальных потребностей организующегося рабочего класса. Пресловутый поворот «от марксизма к идеализму» был чуть ли не целиком делом субъективным, «душевным»… Тем не менее, оставляя в стороне крайности и уклоны, мы скажем, что в своей основе и в своем правильном выражении указанные две черты представляют собою огромную и ничем незаменимую духовную ценность. Без нее, конечно, можно и недурно жить, и хорошо работать, но, зато, невозможно никакое творчество и никакое возрождение.

В наши дни эта великая духовная ценность находится как бы на ущербе. Но она, разумеется, не исчезла, а только перешла в скрытое состояние. Русская интеллигенция очутилась, если не в тупике, то на распутье. Дело представляется так, как будто исчезли стимулы, необходимые для возбуждения этического идеализма, и старые заветные слова выдохлись и – психологически – стали «словами забытыми». Так, например, идея народа, некогда столь властная и чарующая, сейчас уж не может служить очагом идеалистических настроений и ничего не в силах дать «для души». Убежденным народникам (если таковые еще существуют) приходится хлопотать лишь о том, чтобы спасти ее здоровое зерно и тень ее былого престижа от окончательного поругания. Социализм. Он не выдержал революционного испытания, он опозорен большевизмом, растоптан в грязи и крови, и сейчас ничего не может дать ни для тела, ни для души. И убежденным социалистам (к числу которых принадлежит и пишущий эти строки) остается одно: уповать на будущее, когда социалистическая идея, перестав быть революционной и демагогической, возродится в новом виде, с новым этическим ореолом, с обыкновенной жизнедеятельностью.

Но горизонты уже проясняются, – и на смену старым словам, не отвергая их в принципе, пришло новое, не менее властное и чарующее, сулящее обильную жатву и для живого дела, и для живой души. Оно звучит так: единая, великая, свободная демократическая Россия, возрождающаяся к новому историческому бытию и призывающая к дружной одухотворенной работе всех, в ком еще сохранился дух жив. Способна ли русская интеллигенция откликнуться на этот призыв и, оставив старые счеты и предубеждения, объединиться для служения, не за страх, а за совесть, великому делу, высоко идеалистическому и глубоко реальному, делу историческому? На этот вопрос возможен только утвердительный, категорический ответ. Не следует смущаться интеллигентскими разногласиями. Они неизбежны, и их источник в самом существе дела. Старые споры будут забыты, но вместо них возгорятся новые, ибо по любому вопросу жизни (экономическому, политическому и т. д.) мнения и точки зрения неминуемо разойдутся. И в известной мере это даже послужит на пользу делу. Важно другое: чтобы это дело стало для интеллигенции делом души, совести, разума и воли. А в этом сомневаться нельзя. Вопрос о возрождении России есть, вместе с тем, и вопрос о возрождении русской интеллигенции.

И этой последней некоторое тайное чутье подсказывает, что только в освобожденной и возрожденной России она сама освободится от внутреннего – психологического – гнета настроений, страстей, идей, сковывавших ее разум и волю и задерживавших здоровый рост ее духовных сил. В новой свободной России интеллигенция вступит в новый фазис жизнедеятельности, которая развернется под знаком внутренней свободы, здорового психологического индивидуализма, самодовлеющего творчества в сфере запросов моральных, религиозных, философских, научных, художественных.

Эта перспектива чуется в тумане будущего, и все теснее и прочнее связывается она с идеей единой великой свободной демократической России.