"Сыны Рахили". Еврейские депутаты в Российской империи. 1772-1825 - Ольга Минкина

В ответ на отчаянные призывы положить конец «очернению и притеснительству» еврейского «закона и обрядов» Голицын потребовал объяснений от ректора Полоцкой иезуитской академии и витебского гражданского губернатора и предписал «строжайше подтвердить студентам, дабы они никаких обид евреям делать не осмеливались под опасением строжайших за то взысканий»^[1083]. Ректор Р. Бржозовский, в свою очередь, отрицал вину студентов и просил защиты от «еврейской ярости» и «наглых поступков», уверяя, что «жалоба евреев вовсе противна не только истине, но даже естественному порядку»^[1084]. К февралю 1820 г. дело было передано на рассмотрение в полоцкий магистрат. Дальнейшие события нам пока неизвестны, однако по общему тону сохранившихся документов можно предположить, что исход дела не был благоприятным для евреев.

Согласно журналу Комитета министров от 20 ноября 1823 г., после нескольких неудачных выступлений еврейских депутатов против выселения евреев из сельской местности «белорусские евреи чрез двух поверенных своих» подали прошение на «высочайшее имя», которое было препровождено на рассмотрение Комитету министров. Поверенные жаловались на голод и неурожаи, сделавшие правительственные меры по переселению евреев почти неосуществимыми, «ибо едва ли один из тысячи переселяемых будет иметь возможность приобрести себе хижину». Поверенные предлагали, «пока рассмотрено и решено будет в особом учрежденном по высочайшей воле комитете вообще участь евреев в России, позволить белорусским евреям остаться на прежних местах и с теми же правами, какими пользовались они до воспоследования указа о перемещении их»^[1085]. Примечательно, что поверенные выступали от имени всех белорусских евреев, а не как представители отдельных общин. Следует отметить также их апелляцию к мнению учрежденного несколькими месяцами ранее Четвертого еврейского комитета. Их появление в данном случае, возможно, отражает все возрастающее разочарование еврейского населения в способности депутатов повлиять на правительственную политику. Прошение поверенных излагается гораздо менее подробно, чем записки депутатов, что может служить косвенным указанием на более низкий статус поверенных.

Примечательна история поверенного Давида Ауербаха из Шклова. В 1813–1818 гг. Давид Ауербах и другой шкловский мещанин Есель Амдурер выступали в качестве поверенных шкловского кагала^[1086]. В 1824 г. Д. Ауербах, уже в качестве «поверенного еврейских обществ Могилевской губернии», выступил с жалобой на А.Н. Голицына. К сожалению, о содержании прошения Ауербаха Александру I мы можем судить только по краткому пересказу в позднейших документах: Ауербах писал, что «под начальством» Голицына «еврейский народ, вместо защиты, лишен многих прав, какие уже имел, и вообще подвергся притеснениям». Неясно, была ли связана жалоба могилевских евреев с интригой, приведшей к отставке Голицына с поста министра духовных дел и народного просвещения. Учитывая «дерзкий» характер, присущий многим выступлениям еврейских депутатов и поверенных, можно предположить, что Ауербах мог действовать и без поддержки политических противников Голицына. Рассмотрев по поручению императора жалобу Ауербаха, Комитет министров 3 мая 1824 г. признал ее «не заслуживающей никакого уважения»^[1087].

Особый случай представляет собой деятельность такого видного представителя еврейства, как Самуил Гирш Фридберг, поверенный рижских евреев (точнее, евреев из местечка Шлоки под Ригой, т. к. проживание евреев в Риге было запрещено). Фридберг, купец второй гильдии, «прусский уроженец, записавшийся при местечке Шлоке», с 1812 г. проживал в Петербурге, изредка наведываясь в Ригу. В столице он находился не только по торговым делам, но и в качестве поверенного рижских евреев^[1088]. В связи с ужесточением режима пребывания евреев в Петербурге и, возможно, с какими-либо личными обстоятельствами, Фридберг решил эмигрировать в Пруссию, которую в прошении А.Х. Бенкендорфу от 26 апреля 1826 г. именовал «своим отечеством». Но выезд из России оказался сопряжен с большими трудностями: 19 февраля 1826 г. прусским правительством были установлены ограничения на въезд иностранных евреев на территорию Пруссии. 27 июня 1827 г. Фридберг еще находился в Петербурге^[1089]. Дальнейшая его судьба неизвестна.

Ситуация с евреями в Риге была довольно запутанной. Несмотря на то что указом 1785 г. евреи получили право проживания в местечке Шлоки под Ригой^[1090], в 1788 г. губернским правлением оттуда были выселены все евреи, за исключением нескольких семей, получивших статус привилегированных, наподобие аналогичных категорий евреев в немецких городах того же периода. В 1822 г. евреи получили право проживания в Риге, на пяти подворьях (форштадтах)^[1091]. В городе существовали определенные трения между евреями и рижскими немцами, также отстаивавшими свои старинные привилегии. Против ограничительных правил, регламентировавших пребывание в Риге иногородних евреев, и связанных с ними злоупотреблений местных властей в сентябре 1821 г. выступали еврейские депутаты^[1092]. Примечательно, что к их посредничеству обратились не постоянно проживающие в Риге евреи, возможно, полностью полагавшиеся на своих поверенных, а евреи других регионов, часто приезжавшие в город.