Жильбер Ромм и Павел Строганов. История необычного союза - Александр Чудинов

А вот Ромм в своих посланиях старшему Строганову, напротив, вообще не касается политических тем, рассказывая преимущественно об успехах своего воспитанника в учебе. Так, в письме от 16/27 июня он сообщает: «Ваш сын добился успехов в плавании: дважды он пересек Сену в достаточно широком месте»^[692]. И даже в письме от 3/14 июля, в день парижского восстания и взятия Бастилии, Ромм, ни словом не упомянув о происходящем на улице, ограничился обсуждением исключительно вопросов учебы: «Я не могу не обратиться к Вам снова с просьбой, повторяя которую уже наскучил, но которая для нас важна, а именно: прислать нам те предметы, что уже давно собираете для нас и что могли бы расширить познания Вашего сына в географии, истории и экономике его родины. Он находится в добром здравии и добился больших успехов в тех физических упражнениях, которыми занимается, но особенно в плавании»^[693].

Однако события 14 июля получили огромный резонанс не только во Франции, но и далеко за ее пределами, а потому дальнейшее молчание о них Ромма могло вызвать недоумение старого графа. И когда Павел 9/20 июля известил отца о случившемся: «Вы может быть уже знаете о бывшем в Париже смятении, и вы может быть неспокойны о нас, но ничего не опасайтесь, ибо теперь все весьма мирно»^[694], гувернер от себя добавил: «Господин Граф, мы могли бы Вам писать чаще, чтобы предотвратить тревогу, которую у Вас могут вызвать сообщения газет о происходящем в Париже. Теперь же вокруг нас все в совершенном спокойствии»^[695].

С этого времени мало какое из писем уже не только Павла Строганова, но и Ромма обходилось без того или иного упоминания о событиях революции. Например, 24 июля / 4 августа Попо рассказывает о посещении с наставником разгромленной народом Бастилии^[696]. Сам Ромм в тот же день направляет А.С. Строганову письмо с объяснением причин их задержки в Париже:

Мы отложили наше путешествие в южные провинции, поскольку при этом всеобщем брожении умов, которые повсюду заняты исключительно вопросами власти и управления, мы не смогли бы там столь же успешно обеспечить себе образование, развлечение и безопасность. Г-н де Лафайет, главнокомандующий городской милицией Парижа, и г-н Байи, мэр города, установили прекраснейший порядок во всех кварталах. Повсюду здесь царит спокойствие, и пребывание в Париже теперь более безопасно, нежели во всей остальной Франции^[697].

Утверждая последнее, Ромм мог сравнивать положение в столице с ситуацией в его родной Нижней Оверни, охваченной в те дни, как, впрочем, и многие другие французские провинции, «великим страхом». Дюбрёль сообщал Ромму, что провинция взбудоражена слухами о появившихся неизвестно откуда таинственных разбойничьих шайках, одно известие о приближении которых вызывает страшную панику^[698].

Между тем «политическое образование» Ромма и Строганова продолжалось, поглощая практически все их время. Другие занятия оказались заброшены. Поездки в Версаль стали практически ежедневными, а с 11 августа Ромм даже снял там квартиру, которую они с Павлом покинут лишь в октябре, с переездом Национального собрания в Париж^[699]. В послании Дюбрёлю от 8 сентября Ромм так описывал освоение нового и для учителя, и для ученика «предмета»:

В течение некоторого времени мы регулярно посещаем заседания Национального собрания. Они мне представляются отличной школой общественного права для Очера. Он проявляет к ним живой интерес, все наши разговоры теперь только об этом. Получаемые нами со всех сторон знания обо всех важнейших сторонах политического устройства столь прочно завладели нашим вниманием и настолько заполняют наше время, что любое другое занятие для нас оказывается почти невозможным^[700].

В какой степени эти «уроки» были усвоены Павлом Строгановым? Прежде всего надо отметить, что политика действительно стала наиболее подробно освещаемой в его корреспонденции темой. Любопытно, что особое внимание он уделял продовольственному вопросу, считая основной причиной народных волнений недостаток хлеба. Едва ли не в каждом письме он так или иначе касался этой темы, сообщая, как обстоят дела со снабжением населения продовольствием: 9/20 сентября 1789 г. – «Здесь жатва хотя и была хороша, однако же весьма трудно достать хлеба, и не знают к чему сие приписать; говорят, что много вывозят для императора (хотя вывоз весьма строго запрещен)»^[701]; 23 сентября / 4 октября – «Здесь все весьма тихо, хлеб не редок как был прежде и так народ не бунтуется»^[702]. Любопытно, что уже на следующий день после того, как это было написано, в Париже начались волнения, вылившиеся в поход плебса на Версаль. Впрочем, и в дальнейшем продовольственная проблема постоянно находила отражение в письмах Павла: 11/22 ноября 1789 г. – «Все мирно теперь в Париже и хлеб не редок»^[703]; 2/13 декабря – «Здесь все мирно, и уверяют что меры взятыя, снабдили Париж хлебом на целую зиму»^[704]. Письмо от 17/28 декабря 1789 г. также показывает, что перспективу гражданского умиротворения во Франции Павел Строганов связывал именно с благоприятным урожаем грядущего года. В небольшой приписке к этому посланию Ромм добавляет: «…Мы можем лишь повторить, что порядок и безопасность укрепляются с каждым днем, что все идет к установлению мира и что мы здесь пользуемся всеми благоприятными возможностями, которые нам предоставляются в данных обстоятельствах»^[705]. Любопытно, что двумя неделями позже младший Строганов почти дословно повторит то же самое: «Я не имею ничего другого вам сказать, как только, что здесь все спокойно и в мире»^[706].