Миры Эры. Книга Третья. Трудный Хлеб - Алексей Олегович Белов-Скарятин

прогрессом. Её масштабная модернизация просто невероятна. Я собираюсь ежегодно посещать Россию со своим мужем, поскольку, когда я в Америке, я тоскую по России, а когда в России – по Америке". Итак, завершив свой роман о предыдущем путешествии и по традиции отложив его публикацию до осени, чета вновь отправляется в СССР. Но весной и не просто плюс-минус "по старым следам", а вновь перепрыгнув через самих себя, о чём становится известно из двух вышедших друг за другом интервью в газетах города Сент-Луис в штате Миссури в 20-х числах января 1936-го года. К тому времени число людей, прочитавших оба романа-путешествия и побывавших на встречах с Ириной, чрезвычайно возросло, и на неё ополчились чуть ли не все враги советской власти, обвиняя в том, что она является тайной коммунисткой и агентом Кремля. Стоит отметить, что в книге "Первая на возвращение" были описаны и её посещения судов и тюрем в Москве, и разговор о раскулачивании в поезде до Владикавказа с людьми, недовольными этим, – и были описаны честно, но, естественно, никто и никогда в СССР не дал бы ей посетить, к примеру, Котласлаг (откуда, кстати, не вернулся один мой прадед из "раскулаченных" в 1930-ом белорусских крестьян) или Соловки. И на каждой лекции, исходя как раз из опыта общения с судебными и исправительными инстанциями, она говорила, что хотя обычным убийцам дают 10 лет и содержат в местных тюрьмах, но за то, что считается контрреволюционной деятельностью, ссылают или могут приговорить к расстрелу, и что такие же вещи случались с крестьянами, когда те прятали зерно во время продразвёрсток. Просто из-за её принципа писать только о том, что видела своими глазами или узнала из прямого общения с компетентными людьми, а не по слухам, в её книгах и лекциях намного больше позитивного (конечно, она же сравнивает с тем, чему сама стала свидетельницей с 1917-го по 1922-ой), чем упоминаний о плохом. Похоже, к моменту указанных выше январских интервью, Ирина из-за описанных нападок была уже сильно накалена – разговор с корреспондентами получился крайне жёстким, и мне хотелось бы максимально раскрыть его содержание: "Невинно спроси́те её, не хотела бы она вернуться к той роскошной жизни в прежней России, и она почти сразит вас своим резким ответом: 'Боже правый, нет! Этот вопрос смехотворен'. А потом более терпеливо объяснит: 'Автократия, при которой я родилась, была в двадцатом веке вопиющим анахронизмом'. Она настаивает на том, что не является пропагандисткой, так как не состоит в рядах коммунистов, но коммунистам трудно было бы найти более пылкого неофициального посла.

Недавно она вернулась из своей третьей поездки в Советский Союз. И её шестая книга будет посвящена оцивилизовыванию Сибири, имея название 'Транссибирский экс-пресс'. 'То, что происходит в Сибири, – самое интересное из всех удивительных советских деяний, – заявила она. – Вся страна перестраивается. Прежние города разрушаются. Появляются новые здания, магазины, жилые дома, мосты, театры, фабрики и новые железнодорожные пути. По всей протяжённости Транссибирской магистрали прокладывается вторая линия – грандиозный проект, если вспомнить, что на пересечение необъятных просторов Сибири уходит десять дней. Это больше не территория для политической ссылки. Вместо того там организованы два показательных примера будущей коммунистической жизни в свободных Еврейской и Китайской автономных республиках115'.

В Биробиджане она обнаружила, что новое еврейское население ведёт счастливое сельскохозяйственное существование. Само телосложение людей изменилось. Благодаря жизни на свежем воздухе они стали крепкими и рослыми, потеряв бледный городской вид. Китайцы же в основном являются разнорабочими.

'Возвращается терпимость к религии. Уровень неграмотности снизился с 69-ти процентов в старые времена до нынешних 9-ти. Это страна молодёжи. Старые сторонники монархии могут тщетно мечтать о возвращении к своей былой славе, но этого никогда не произойдёт. После революции родилось шестьдесят миллионов человек. Это их система правления, их образование, их театры, их музыка и искусство – которые, кстати, поразительно расцветают – и их индустриальная схема развития, в чём они заинтересованы. Не нужно быть большевиком, чтобы это понять. А так как, несмотря на многие мои трагедии в прошлом, я могу видеть это и говорить, меня обвиняют в том, что я состою у большевиков на службе. Дважды я подавала в суд на этих клеветников и оба раза выигрывала иски. Часто я получаю и письма с угрозами, но мой ответ: «Когда-нибудь вы и правда сможете застрелить меня прямо на лекторской сцене, но даже с того света я прокричу вам, что в России останется новый режим». Хотя, думаю, упёртые люди за её пределами мне всё равно не поверят. Один советский плакат чрезвычайно наглядно изобразил это неверие. На нём красуется грандиозный новый тракторный завод в Сталинграде, за которым возвышаются огромные новые жилые здания, и два заграничных туриста глядят на них, говоря: «И всё-таки это не может быть правдой. Это пропаганда».

Задача, состоящая в том, чтобы превратить Россию из аграрной страны в индустриальную, очень масштабна. Очевидно, американцы, приезжая в Россию и ожидая увидеть большой прогресс и достижения, неизбежно находят много поводов для критики. Сравнивать Ленинград с тем же Сент-Луисом несправедливо. Когда я знала Ленинград как Санкт-Петербург, в нём проживало 40 000 человек. Сейчас же почти три миллиона. Он находится в стадии строительства. Но сравнивать уровень безработицы здесь с ситуацией там, где работают все, тоже несправедливо по отношению к этому городу, не так ли? Я бы сравнила сегодняшние города Советского Союза с приграничными городками времён американских первопроходцев. Россия – страна в процессе становления, где люди готовы пожертвовать материальными благами в настоящем ради стремления построить новое будущее. Эти русские мужчины и женщины, и особенно новая молодёжь, обладают удивительным духом Америки времён крытых фургонов'".

Я был сильно удивлён, увидев эту информацию о сибирском путешествии и о планирующейся по его результатам книге, ведь ни среди опубликованных произведений, ни в списках папок с рукописями в архивах Конгресса США и Принстона я не нашёл ничего подобного. Но ещё большее удивление вызвал тот факт, что потом, в течение долгих девяти месяцев, Ирина больше не сказала об этом ни слова, хотя изредка и появлялись некие краткие обзоры её лекций. И лишь в самом конце октября появляется заметка, где среди прочего можно увидеть: "Её последний визит в Россию в сопровождении мужа состоялся ранней весной, когда они отправились через Японию, Корею, Сибирь и Уральские горы в Москву. Она обнаружила, что на смену старой Сибири приходят города, современные дороги и доступное авиасообщение. Она рассказала о новом еврейском поселении в Сибири под названием