Босфор и Дарданеллы. Тайные провокации накануне Первой мировой войны (1908-1914) - Юлия Лунева

Перед самым началом Первой мировой войны Пуанкаре и Палеолог приезжали в Петербург. На другой день после отъезда Пуанкаре Сазонов и Палеолог сообщили британскому послу Бьюкенену, что в результате визита французских гостей была установлена «полная согласованность мнений по различным вопросам, с которыми столкнулись державы при поддержании всеобщего мира и политического равновесия в Европе, в особенности на Востоке», и были снова торжественно подтверждены обязательства, возлагаемые на обе стороны союзным договором^[878].

Но наступил июльский кризис, и Англия не могла больше затягивать переговоры. «Отношение Англии к военно-политическим переговорам с Россией становилось показателем ее готовности поддержать партнера в случае войны. Для русского правительства своевременное вступление Англии в схватку представлялось настолько важным, что все другие проблемы, включая разногласия по конкретным вопросам военно-морского сотрудничества и противоречия в зависимых странах, отходили на второй план»^[879]. Даже незавершенные русско-британские переговоры были крупным шагом на пути укрепления связей внутри Антанты и значительно облегчили «союзникам» разрешение труднейшей задачи: согласование дипломатических действий России, Франции и Великобритании в решающие дни июля 1914 г.

В результате в последние недели перед войной был выработан проект морского соглашения между Россией и Англией, о чем свидетельствует шифрованная телеграмма Волкова Ливену от 10 (23) июля 1914 г. Средиземноморские проекты российского Морского министерства, затрагивавшие вопрос о Проливах, могли лишь насторожить Англию.

Вплоть до начала мировой войны царизм ничего реального не сделал для подготовки десанта в Проливах. Не многое было сделано и для развития Черноморского флота, перед которым стояла задача не только оборонять побережье империи, но и добиться господства на море для высадки десанта и защиты его от возможного нападения турецкого флота.

18 (31) июля 1914 г. российский посол в Лондоне писал своему министру, что заявления, направленные Греем в Берлин, ни в каком случае не позволят немцам рассчитывать на нейтралитет Англии в случае войны. «Мне никак не удается снять маску с Грея за эти дни. Крайне необходимо для вас (Сазонову. — Авт.) заручиться английским сотрудничеством, даже если оно придет слишком поздно, то все же придет неизбежно. Однако, повторяю, Англия еще не пробудилась, очень может быть, что Грей страдает от этого не менее нас, но все же это нисколько не помогает делу. Правда, Австрия, как говорят, не собирается сразу вступить в войну. Пока еще есть небольшой луч надежды. Что же касается роли Германии, то я смотрю на нее гораздо мрачнее, чем все другие, и на это именно здесь и опираюсь. Англии страшно не столько первенство Австрии на Балканах, сколько первенство Германии в мире»^[880].

Бенкендорф не ошибся в своих прогнозах. В Германии никто и не думал об отказе от своих позиций на Проливах; «Если же Германия не желала принести в жертву Австрию и Проливы, — отмечал Г. Хальгартен, — то война была в конце концов неизбежна»^[881].

Б. Бюлов верно предвидел расстановку сил на мировой арене в надвигающейся схватке. В своих воспоминаниях он писал, что если бы Германия «находилась в войне с Россией и Францией, то более чем вероятно, что Англия воспользовалась бы такой блестящей конъюнктурой, чтобы без всякого риска задушить своего опаснейшего соперника в торговле, мореходстве и промышленности, тем более что этот экономический соперник в то же время является самым могущественным континентальным государством, следовательно, по старому английскому представлению ее традиционным противником»^[882].

После проявленной Берлином в июле 1914 г. готовности к ведению континентальной войны, писал Б. М. Туполев, «больше уже не существовало возможностей для компромиссов, когда различные по своей сущности конфликтные ситуации слились воедино»^[883].

Выступая с антантофильских позиций, А. Тэйлор считал, что все державы Тройственного согласия вступили в войну с целью самозащиты: «Русские сражались во имя сохранения свободы Проливов, от которой зависела их экономическая жизнь; Франция — во имя сохранения Тройственного согласия, которое, как она правильно считала, являлось единственной гарантией сохранения ею положения великой державы. Англичане сражались за независимость суверенных государств и — в меньшей степени — за то, чтобы не допустить установления германского господства на континенте»^[884].

Июльский кризис 1914 г., вылившийся в мировую войну, стал последним в цепи международных кризисов и локальных войн, не раз ставивших под угрозу европейскую стабильность. В 1914 г. Россия сознавала, что без надежных союзников она не сможет вступить в схватку с Германией и Австро-Венгрией, и уже не питала иллюзий, что проблему Проливов можно решить мирным путем. Поэтому одной из основных причин вступления России в Первую мировую войну являлась давняя вожделенная цель — Константинополь и Проливы.