Святой Илья из Мурома - Борис Алмазов

Несколько десятков громадных кораблей приняли па борт четыре тысячи киевских дружинников. Ветер ударил в тугие паруса. Упруго качнувшись на солёной волне, флот владычицы морей тогдашнего мира — Византии понёс их через Чёрное море, через узкий пролив к гаваням бухты Золотой Рог константинопольского рейда.

Плыли всего две недели. И воевода Илья Муромец лишний раз убедился в правоте слов князя Владимира: до Византии недалеко, а по морю — рукой подать!

По высадке на шумных пристанях Константинополя понял и другое: предусмотрительные византийцы истратили огромные деньги на доставку русского корпуса морем, потому что боялись, как бы следовавший сухопутной тропою огромный отряд не соединился с болгарским войском. Всё же — братья по вере. Как бы не произошло то, что хорошо помнили в Константинополе.

Не стали бы русы и варяги со славянами грозить Царьграду, как грозил ему отец Владимира князь Святослав.

В Константинополе дружину киевскую постарались держать как можно меньше и сразу кинуть в бои, чтобы не составляла она угрозы столице империи.

Но город — самый большой в тогдашнем мире — Илья рассмотреть успел. Никогда богатырь не смог бы представить такое скопление народа и домов, улиц, площадей, рынков... Город поглотил русский корпус, как песчинку. И всё же присутствие большого числа дружинников из Киева не могло не наложить на жизнь Константинополя своего отпечатка, хотя город был многонациональным. В нём были целые огромные кварталы сирийцев, армян, евреев, целые районы, заселённые славянами, но больше всего, конечно, греков...

Не сразу, но всё же успел разобраться воевода, как устроен город. Кто здесь набольший, кто меньший, кто сильный, кто слабый... Конечно, его поразили богослужения и храмы, каких он никогда прежде не видел. Такой красоты и такой мощи не мог представить себе человек, выросший в лесах и воевавший в степях безлюдных.

Над городом высилась розоватая громада Святой Софии. Она поражала издали, потому что более всего напоминала холм природный, а не человеком сотворённый, но, когда Илья попал внутрь, голова у него закружилась!

Тысячи свечей освещали необыкновенную красоту фресок и мозаик, мерцало золото и серебро паникадил, священных риз и тысяч драгоценных окладов книжных, потиров и статиров. Когда же запел тысячеголосый хор, Илья и спутники его, как и те, что были здесь прежде, могли сказать: «Позабыли мы, где находимся: на земле или на небе!»

Константинополь ошеломлял! Но, прожив несколько дней в ожидании приёма у императора, Илья разглядел и многое другое. Да и трудно было не разглядеть.

Ежедневно в городе происходили казни. Нельзя сказать, что Илья прежде казней не видывал. Казнили и в Киеве, но это было редко, и казнили, как правило, отъявленных преступников. Здесь же казнь была ежедневным спектаклем, куща сбегались простолюдины и приезжали знатные, словно на представление скоморохов. И казни-то все какие-то особенные, измышленные хитростным сатанинским умом! Умелые палачи, кои, к ужасу Ильи, гордились своим ремеслом, били приговорённых кнутами, вырывали языки, рубили руки и ноги. Но была казнь особая — в быке. Посреди площади стоял бронзовый пустотелый бык, который раскалялся разведённым под ним костром. В него засовывали жертву, и поджариваемый человек кричал, умирая. Крик его, искусно изменяемый специальным устройством, превращался в бычий рёв, что был слышен чуть не во всём городе.