Хроники «Бычьего глаза» Том I. Часть 1 - Жорж Тушар-Лафосс

– В этом случае нельзя не бояться, что прежде окончания переговоров, у вас уже не останется средств для привлечения…

– Это оскорбляет меня, возразила принцесса с досадой. – Мне в моем звании, забыться до такой степени, чтобы позволить дворянину, подобному Пюилорану..

– Звание – плохая гарантия: в области любви встречается и большее неравенство. Но если вы действительно щекотливы в этом случае, то удержитесь по крайней мере, принимать Пюилорана. в подозрительные часы… Вчера мой паж видел, как он выходил от вас в час утра.

– Разве можно определить продолжительность совещания? При том же с такой женщиной, как я, время ничего не значит. Но я, кажется, теряю попусту слова, ибо вижу, что вы весьма равнодушно смотрите на брак Маргариты, и вас не убедишь.

– А я вижу, что вы слишком близко к сердцу принимаете эту свадьбу, чтобы заниматься чем-нибудь другим.

Принц замолчал, повернулся спиной к жене и вышел. Через несколько дней он уехал, не попрощавшись с нею, и вскоре был убит в первой же стычке со шведами.

Свадебная ночь Гастона в Нанте была встревожена несносным воем собаки, запертой в его брачной комнате; эта же ночь в Нанси прошла еще менее благополучно. Так как в то время, когда наконец хотели обвенчать чету, Людовик XIII находился в Меце, то герцог Лотарингский решился отправиться на свидание с этим монархом, чтобы отнять у него всякое подозрение о свадьбе. Король холодно принял его и в ответ на все его запирательства, объявил, что не желает дальнейшего пребывания Монсье в Нанси. Когда герцог пообещал, что Гастон выедет немедленно, Людовик, по-видимому, остался доволен этим обещанием, подал руку соседу и пригласил его обедать. Ночью же герцог возвратился в свою столицу и через неделю брачная церемония совершилась со всевозможной таинственностью. Все надеялись, что с помощью этой же таинственности Гастон успеет увернуться от приказаний брата, по крайней мере, в продолжение медового месяца. Но случилось иначе: новобрачные улеглись уже с полчаса, как офицер доложил герцогу, что королевские комиссары требуют впуска в город, желая убедиться, выехал ли его высочество. Герцог не исполнил обещания, королевская армия могла с минуты на минуту очутиться у ворот его… Он сам побежал в комнату новобрачных и велел им расстаться немедленно. Брачная спальня была в ту же минуту освещена, прислужницы Маргариты торопились одеть принцессу, ибо брат ее требовал, чтобы она явилась к посланным Людовика, для доказательства, что она не уехала с Гастоном. Новобрачная, покрасневшая, дрожащая, с волнующейся грудью, старалась скрыть беспорядок, недавно еще столь пленительный, который она стыдилась выказать даже особам своего пола; но как бы то ни было, в глазах ее виднелись следы прерванного наслаждения.

После продолжительных поцелуев и нежных вздохов, Гастон удалился из дворца; он вышел из Нанси не в те ворота, у которых дожидались французские комиссары. Легко догадаться, что Монсье не было в городе, но они не знали, что птичка недавно улетела. Через неделю после этого неприятного бегства герцог Орлеанский удалившийся в Брюссель, незаконным образом оканчивал с одной фрейлиной инфанты эпизод, жестоко прерванный при дворе Лотарингском…Бедная принцесса Маргарита!

Боаробер рассказал это приключение герцогине Шеврёз, и они забавлялись им за веселым ужином, за которым огни, отражавшееся в хрустальных графинах, затмевались огнём глаз очаровательницы. Но история между веселыми собеседниками оканчивалась их шумной веселостью: напрасно толстый аббат старался изощрить свое остроумие до любезностей, Мари оставалась глуха, и когда он пускал нечто в роде объяснения, она хохотала ему в глаза.

– Любезнейший аббат, сказала она весело желая, разом покончить с нежностями: – для меня слишком большое удовольствие дать вам почувствовать прелесть моих изысканных вин, чтобы я хотела. сделаться их соперницей в вашем сердце.

И собеседники толковее начали обсуждать довод приезда Боаробера в замок герцогини.

– Господин кардинал желает мира, и я принимаю его с признательностью, сказала она.

– И вы умно делаете, госпожа герцогиня: министр один из тех людей, которых лучше иметь друзьями, нежели врагами.

– Господин кардинал очень хорошо знает, что и между женщинами есть такие, о которых можно сказать то же самое, и потому что его эминенция успел убедиться в этом, я и наливаю вам в настоящую минуту этой мальвазии.

– Конечно! Ваша дружба – сокровище, которое оценить может его эминенция более чем кто бы то ни было в мире.

– Прибавьте, аббат, что кардиналу также очень хорошо известна и опасность моей вражды.

– Я убежден, что, по своей природе он склонен более любить ваш пол, нежели бояться его. Итак, я пью, прибавил. аббат, поднимая стакан: – я пью за примирение самого искусного человека и самой остроумной женщины, какие когда-либо были во Франции.

– Не доканчивайте, аббат!… Я приняла вас в качестве уполномоченного, но хочу предоставить себе свободу обсудить предложенный мне договор. Знайте, что я подпишу его только в Париже. Мы едем завтра.

Дорогой посланец Ришельё часто намекал о любви кардинала; но ловкая герцогиня ускользала в этом случае как угорь между пальцев у рыбака. Напрасно Боаробер, сам человек весьма ловкий, употреблял все извороты казуистики – он не мог, пробить панциря, закаленного всеми тонкими придворными хитростями. Он принужден был отказаться от этой части поручения, и бедный аббат снова увидел епархию на неопределенном расстоянии.

Ришельё не предупредил королеву о возращении ее фаворитки, чтобы доставить ей большее удовольствие, а следовательно и самому получить более живую признательность. Анна Австрийская встретила герцогиню с неописанной радостью. Она поехала поблагодарить кардинала в Рюель, и Ришельё казалось, что первый шаг к наслаждению был сделан. Министру было легко оправдать этот призыв в глазах короля, и что страннее, он на этот раз заявив правду, что по всем политическим соображениям за герцогиней было удобнее наблюдать вблизи, нежели издали.

Герцогиня Шеврёз показалась при дворе на большом балу, данном по поводу повышения кавалеров св. Духа. Никогда Венера по возвращении после долгого отсутствия в Цитеру не была окружена столькими купидонами, не крылатыми и с колчаном в руках, но с надушенными усами и мечем при и боку, а Мари предпочитала амуров в шпорах – мифологических.

Между кавалерами, шибко ухаживавшими за фавориткой, был один поседелый герцог, который некогда пользовался благосклонностью; он принадлежал к хорошей фамилии, но, не будучи политиком, не оказал никаких военных заслуг и, слывя скучным царедворцем, пользовался только славой предков. Между тем, он жаловался, что не получил голубой орденской цепи при последних наградах.

– Вы знаете, любезный герцог, что я никогда не любила притворства, сказала госпожа Шеврёз: – и признаюсь,