Екатерина Великая. Владычица Тавриды - София Волгина

– Так вот и представьте, – заговорил Захар Чернышев, – что оставил сей почивший злосчастный император своей супруге, нашей Императрице Екатерине Алексеевне?

Граф Чернышев принялся загибать пальцы:

– Первое: пустую казну, понеже всем известно безалаберное правление его тетки Елизаветы Петровны. Опричь того, за казначейством числилось восемнадцать мильонов долгу.

Второе: армия восемь месяцев не получала жалованья.

Третье: повсюду народ приносил жалобы на лихоимство, взятки, притеснения и неправосудие. Четвертое: флот был в упущении, армия в расстройстве, крепости разваливались.

Генерал-поручик Потемкин, замерев, слушал внимательно, сдвинув брови и широко открыв здоровый глаз.

– Бедная Императрица, – молвил он, растерянно оглянувшись на Чернышевых. – Как же она одолела все оное безобразие?

– Вот так и одолела! – весело воскликнул граф Иван Чернышев. – Она часто сказывала, что мечтает о пяти годах покоя, дабы привести обремененное долгами государство в наилучшее состояние, каковое токмо она могла.

Григорий Потемкин улыбнулся:

– И ведь смогла! – воскликнул он.

– Вестимо, смогла! – радостно вторил ему Иван Чернышев.

Панин, кивнув, отметил:

– Наши мысли с императрицей были совместными, их знают во всех Европейских дворах. Я вам их наизусть зачитаю.

Паки, закатив глаза, он продекламировал строчки из послания государыни:

– «Мы затверделому австрийскому самовластию и воле следовать не хотим и во взаимных интересах наших с оным двором ведаем определить истинное равновесие», «Россия независимо от других держав собою весьма действовать может» и «Мы ни за кем хвостом не тащимся». Вот так, друзья! – сказал Никита Панин, победно оглядывая Чернышевых, Фон Визина и Потемкина. Все гордо встрепенулись.

Потемкин высказался за всех:

– Что тут и говорить: оная Европа больше нуждается в России, чем Россия в Европе! Али не так?

Захар пренебрежительно отозвался:

– А то! Европа то знает, но признаться не хочет. Но ничего, мы подождем: сие дело времени.

Генерал Потемкин изразился поговоркой:

– Придет и наш черед садиться наперед!

Панин паки поднял кверху палец:

– Вот тогда-то, друзья, я и предпринял первые шаги в сооружении «Северной системы», или, как я его назвал «Северного аккорда» – не то, что союз между странами, а некое согласие жить в мире – в противовес французам и туркам, вечно готовым со всеми воевать.

– Неужто Франция таковая грозная? – паки удивился генерал Потемкин.

– Я бы назвал сию страну забиякой, – убедительно и твердо ответствовал на вопрос Потемкина Панин: – К оному «аккорду», вы, вестимо, знаете, удалось привлечь Англию, Пруссию, Данию, Швецию и Польшу. Не так-то просто оное было учинить, господа!

Все паки помолчали, иногда переглядываясь.

Вдруг генерал Потемкин, задал вопрос, обращаясь к графу Панину:

– А как же теперь Польша? Ужели она все еще в оном союзе, коли ее так расчленили? К тому же, сказывают, России достался наименьший кусок, супротив Австрии и Пруссии. Сказывают, Григорий Орлов, даже грозился, слыхивал, убить вас, граф, за то…

Панин нахмурился.

– Руки коротки, – возразил он. – К тому же, едино токмо я был против раздела Речи Посполитой. Но никто не желал слышать меня, – он с досадой махнул рукой. – А уж когда императрица велела заняться разделом, что мне оставалось делать?

Панин паки сердито встал и нервно пройдясь, подошел к столу с картами, ткнув пальцем в карту, молвил:

– Верно говорите, генерал: профита у нас меньше. Но время работает на нас. Императрица умна, как видите – подвинула турок куда подальше. Стало быть, может статься, скоро будем делить Турцию.

Панин поднял глаза. Все гордо обменялись взглядами.

Потемкин, не глядя ни на кого, смело заявил:

– Мы оную туретчину изрядно попотрошили, пора и вовсе изгнать бусурманов из греческих земель и возродить православную Византию!

* * *

После ухода генерал-поручика Потемкина, Екатерина, поразмыслив, положила, что его надобно непременно пригласить назавтра в Эрмитаж тоже, понеже будет большой прием. Да и вообще надобно приглашать его на обеды каждый день. Отчего бы и нет? Потемкин был ей по нраву всегда, но на сегодняшней аудиенции, пожалуй, она с каждой минутой все более и более проникалась к нему доверием. Ей даже подумалось о нем, как о сказочном герое, который «взглянет – огнем опалит, а слово молвит – рублем одарит». Хотя герой он – настоящий, воюющий противу магометанских нехристей. Екатерина прикинула, как все можливо получше учинить, и, придвинув к себе бумагу, собралась было написать генералу записку с приглашением в свой кабинет, но вспомнила, что сын ее, Великий князь, наведывается к ней по вторникам и пятницам, а завтрева ведь пятница. Хотя Павел был болен и мог не прийти, рисковать она не стала: еще генерал не раз побывает в ее кабинете, а сегодни она его еще увидит в театре. Екатерина раскрыла пакет от Румянцева и зачитала письмо, в котором главнокомандующий рассказывал о тяжелом положении войск, в связи с оным – о происках недругов, и намекнул на отставку словами:

«Охотно я такового желаю увидеть на своем здесь месте, кто лучше моего находит способы».

Обмакнув перо в чернила, Екатерина отписала ему письмо, где категорически отвергала отставку, уверяя его в полном своем доверии. Окроме прочего, она писала:

«…Ибо я слух свой закрываю от всяких партикулярных ссор, уши – надувателей не имею, переносчиков не люблю и сплетен складчиков, как людей вестьми, ими же часто выдуманными, приводясь в несогласие, терпеть не могу… Подобным интригам и интригантам я дорогу заграждать обыкла. Я вам рук не связываю… Более доверенности от меня желать не можете».

Екатерина вздохнула: скорее всего после сего письма, Румянцев, обретя уверенность, что она на его стороне, более не станет проситься на покой.

Вечером, после театра и ужина Екатерина, соскучившаяся по умной и, одновременно, веселой беседе, так была увлечена разговором с генерал-поручиком Потемкиным, что не заметила, что ей давно пора спать. И не мудрено: разговор шел о Пугачеве, о возможности подослать к нему своих разведчиков, такожде о забавной материи – графе Калиостро, известного во всей Европе алхимика, врачевателя, масоне, коий устраивал сеансы с «духами», узнавая чрез них людские тайны. Екатерина много смеялась, весело молвив под конец:

– Тогда и вы настоящий «Дух», понеже от вас не скроешь никаких тайн. Потемкин, выразительно посмотрев на императрицу, дерзко молвил:

– Не знаю и не хочу знать никаких тайн, окроме, – здесь он помедлил, закусив пухлую губу, и глядя в ее смеющиеся глаза, довершил, – тайн моей императрицы!

Екатерина, все еще улыбаясь, бросила на него продолжительный проникающий взгляд, но не промолвила и слова в ответ. Подав ему руку, она дала знать, что ему пора покинуть ее покои.