Та, которая свистит - Антония Сьюзен Байетт

в созвездия, и Скорпион вечно преследует Охотника на небесных равнинах. Когда Сет-разрушитель зарезал и расчленил Осириса, богиня Исида бежала, и сопровождали ее семь скорпионов… Святой Иоанн называл скорпионами опасные секты, но он не знал их эзотерического значения…

Ник Шайтон отвлекся: не сказать ли жене вице-канцлера, что скорпион – это не насекомое, а паукообразное? Потом шепотом предложил Мэгги Крингл пойти домой. Мэгги заупрямилась. Она сказала, что хочет гороскоп, и они дождались конца лекции. Леди Вейннобел села за свой столик. Слушатели не решались подойти, но и уходить не хотели. И вот к столу подошла Мэгги и попросила составить гороскоп. Леди Вейннобел сказала, что ей придется обратиться к ней в частном порядке: нужно будет записать множество подробностей с точными датами и даже часами.

– Вы, конечно же, Рыбы, – сказала она ей с непререкаемой уверенностью.

– Я… – ответила Мэгги. – Откуда вы знаете?

– В вашем характере чувствуется переменчивость, лабильность. Весенняя мечтательность во взгляде. Мягкость. Отзывчивость. И ваша просвечивающая одежда – тоже для Рыб очень естественно.

– А я? – поинтересовался Ник. К этому моменту он уже закипал, ему хотелось вырваться из этой затхлости. – А я кто?

– Вы спрашиваете резко, а смотрите пристально. Вы – Стрелец.

– А вот и нет. Я такой же, как вы, я Скорпион.

– Едва ли я ошиблась. Когда вы родились?

– Двадцать третьего ноября. Значит, Скорпион.

– Нет. На самой грани, но вы – Стрелец. Разумеется, под сильным влиянием Скорпиона, поскольку вы на самом стыке. У вас получится интересный гороскоп. У вас тяжелая животная натура лошади, послушная и покладистая, а голова и руки охотника-воина, которые наносят страшный удар – особенно страшный, особенно коварный из-за соседства со Скорпионом и его тонкого жала. Опасная комбинация: животная страсть и человеческие хитроумные чаяния. Да вы, наверно, и сами знаете.

Ник всегда воображал своих ленивых подопечных из Студенческого профсоюза лошадьми с карикатур Дэвида Лоу, тяжелыми и неуклюжими. Он язвительно улыбнулся:

– Добьюсь я в своих чаяниях успеха?

– Я не предсказываю будущее. И я не знаю – потому что, пожалуй, вы и сами не знаете, – каковы ваши чаяния. Но, узнав о них, вы станете грозным. Я угадываю характер. Я не предсказываю события.

Какая-то многозначительная кокетливость преобразила тяжелое бледное лицо: она видела меня в кабинете вице-канцлера, подумал Ник, она со мной играет. Он внезапно почувствовал угрозу.

– До свидания, – произнесла леди Вейннобел, не успел он и рта раскрыть.

Легкое жужжание ознаменовало конец записи Аврама Сниткина. Чтобы скрыть его, он негромко кашлянул. Ник удалился, уводя за собой Мэгги.

XIX

Как фигура, имеющая вес в студенческой среде, декан по делам студентов чувствовал моральную обязанность и стратегическую необходимость наблюдать за тем, что происходит в анти-институции. По причинам совсем иным, в большинстве своем относящимся к его преданности и привязанности к Герарду Вейннобелу, он знал, что должен следить и за тем, чем занимается и о чем вещает Ева Вейннобел. Знал он и то, что лазутчик и полемист из него плохой. Инстинкты в нем жили глубоко либеральные. На свою должность он согласился отчасти потому, что университетская карьера подразумевала не только научную, но и административную деятельность, а отчасти из желания упростить и прояснить какие-то моменты для студентов. Ему было проще справляться с собственными природными склонностями – ограничениями, запретами, – чем с принципиальным противодействием ради противодействия, право на которое он признавал, но прочувствовал не до конца. Оглядываясь на события первой половины 1969 года, он задавался вопросом, были бы они другими, если бы в ту пору ему не случилось неожиданно и горячо влюбиться. Именно так он понял свое чувство к Маркусу Поттеру из группы «нематанов», язвительно признавшись себе, что произошло нечто почти невероятное. К последующей бешеной одержимости он был совсем не готов.

Еще со школьной скамьи он знал, что влюбляется исключительно в мужчин. Еще в школе довелось ему это испытать – и романтические отношения, и затейливые, но краткие телесные связи. С тех пор он, не слишком из-за того переживая, жил во внутренней изоляции. Преподавая в Кембридже, он с легкостью влился в гомосексуальное общество, где только и говорили что о содомитских утехах, возникших и оборванных связях и романах. В компании таких мужчин он держался довольно-таки непринужденно, никогда не завязывая интриги и не пускаясь во все тяжкие. Инстинктивно и не без гордости умел держаться середины. Поговорить на эти темы он умел: ловко пошутить, тонко намекнуть, посудачить, вставить словечко. Но от природы – это он про себя понял – он был аскетом, да и красотой не отличался. Он думал, что напрасно из-за этого так мучается, и даже написал работу о красивых и некрасивых философах, которая весьма позабавила его студентов.

Винсент Ходжкисс считал, что ему, не наделенному ни страстностью, ни смелостью, суждено со временем превратиться в старомодного холостяка. Кроме того, он очень по-английски считал, что аскетизм должен быть ненавязчив, небросок. Носить простую рабочую одежду, пить исключительно воду из-под крана, на досуге изнурять себя пешими походами или, вторя Витгенштейну, обставлять жилище складными стульями и ломберными столиками, выражая мимолетность своего присутствия, – нет, это не его. Он предпочитает защитную окраску: дорогие книжные издания, изящные льняные занавески пастельных цветов, современные стеклянные графины с хорошим вином, узорчатые шелковые галстуки и туфли ручной работы. Он шутил, но старался, чтобы шутки не были злыми. Оставаясь дома в одиночестве – а это происходило гораздо чаще, чем думали его стараниями окружающие, – он вел себя так, будто никого тут нет, никакой личности, просто наблюдающий, управляющий собой интеллект. Можно сказать, что он был развоплощен, но о теле своем не забывал, поддерживал его в чистоте и хорошем состоянии, ухаживал за всем – от ногтей до зубов, хотя мало кто мог это оценить. Ему нравилось подбивать приятелей строить догадки о том, кого он любит, чем и с кем занимается. В таких случаях он напускал на себя загадочно-чопорный вид, и друзья ласково над ним посмеивались. Интересно, думал он, было ли сексуальным то удовольствие, которое он испытывал, находясь один в своей комнате и мысленно переходя к действиям. Скорее да, но он старался, чтобы до нарциссизма или онанизма не доходило. Хотя и они его интересовали. Порой интересовало его и как переживает то же самое женщина из думающих, но близких подруг у него не было, и узнать наверняка он не мог.

Он был в некотором смысле подготовлен к тому, чтобы влюбиться в Маркуса Поттера: до этого, на протяжении двух лет,