Суворов - Вячеслав Лопатин

За вычетом «сидения в Бресте» Суворов закончил кампанию в 42 дня. Военные авторитеты были потрясены.

Широкая амнистия, объявленная полякам Суворовым, способствовала прекращению войны в неменьшей степени, чем его победы. Когда король попросил победителя отпустить одного офицера, уже отправленного в Россию, Суворов приказал дать свободу пятистам офицерам. «Всё предано забвению, — сообщал он Румянцеву. — В беседах обращаемся, как друзья и братья. Немцев не любят. Нас обожают». Это подтвердил бывший комендант Варшавы Йозеф Орловский. «Вас могут утешить великодушие и умеренность победителей в отношении побежденных, — писал он Костюшко. — Если они будут всегда поступать таким образом, Вы увидите, что наш народ, судя по его характеру, крепко привяжется к победителям».

Ненависть поляков к Пруссии была всеобщей. Во время недавних войн России с Турцией и Швецией пруссаки, играя на шляхетской гордости, сумели пустыми обещаниями привлечь массу сторонников, привели их к власти и настроили против восточной соседки. Когда же Россия с честью вышла из тяжелой борьбы, Пруссия инициировала второй раздел Речи Посполитой, потребовав свою долю.

«Начальники остававшихся инсургентов, — сообщал 16 ноября Румянцеву Суворов, — сколько ж меня просили о дозволении продолжать им войну с пруссаками. Я шутил: то неприлично».

В конце письма победитель признался: «Здоровье мое очень ослабло, надобно мне для поправления его временно от шума городского удалиться в малое местечко, как скоро дела перемежатся».

Российский посланник в Турции Виктор Павлович Кочубей, поздравляя Румянцева «с именитыми победами над польскими бунтовщиками», писал о политическом резонансе суворовской победы: «Превосходность войск Ея Императорского Величества… еще более во всём пространстве туркам представилась. Захваченные предводители мятежников и частые сих побиения отвергнули внушения недоброхотов наших… От стороны здешней не будем мы озабочены».

Прусский король и австрийский император прислали лучшему полководцу Европы награды. Но самой высокой оценкой его ратных трудов стал долгожданный чин генерал-фельдмаршала. Первым на это намекнул Румянцев. «По прочтении краткого донесения о взятии Праги, — рассказывает очевидец, — отдавая его адъютанту своему Ясновскому, он сказал: "По чести, счастье само лезет в окно к графу Александру Васильевичу"».

Один из ближайших сотрудников Екатерины и многолетний фактический глава Коллегии иностранных дел граф Безбородко постоянно держал в курсе событий своего друга графа Семена Романовича Воронцова, российского посланника в Лондоне. «Секретно положено, — писал он 9 ноября, — что при получении формального о Варшаве известия, послать Графу Суворову чин Фельдмаршала, так чтоб здесь тогда уже сведали, когда уже после подробной реляции отправлены будут к Графу Румянцеву все награждения. Всего страннее, что Граф Николай Иванович Салтыков не в конфиденции по сим пунктам и думает еще, что Суворова сделают только Генерал-Адъютантом. Но когда меня спросили, я сказал прямо, что, взяв столицу, естьли б меня не сделали Фельдмаршалом, несмотря на старшинство домоседов, я бы счел за несправедливость. Как дело уже решено было, то и неудивительно, что апробовали мои мысли».

Утром 19 ноября генерал-майор Петр Алексеевич Исленьев, один из героев штурма Праги, привез в Петербург донесение Румянцева «о покорении войсками Ее Императорского Величества под предводительством господина Генерал-Аншефа Графа Александра Васильевича Суворова-Рымникского минувшего октября в 29-й день Польского столичного города и крепости Варшавы». Государыне были поднесены городские ключи, хлеб и соль. «Ее Императорское Величество всемилостивейше соизволила пожаловать помянутого Генерала-Аншефа Графа Суворова-Рымникского в Генерал-Фельдмаршалы», — записано в камер-фурьерском журнале.