Этот маленький город - Юрий Николаевич Авдеенко

– Много, – согласился Иван, достал кисет с махоркой. – Не куришь?

– Горько. И не интересно.

– А что интересно?

– То, что другие не делают.

– Потеха, – сказал Иван. – Другие вниз головой не ходят.

– А я умею. На руках… Смотри.

Егорка вначале снял шапку, потом вынул из кармана рогатку, гвоздь, сломанный ножик и темную ружейную гильзу. Сложил все в шапку. Протянул ее Ивану:

– Держи.

Стал на руки. И, едва покачивая ногами, одолел метров десять. Потом согнулся. Присел на корточки. Лицо красное. Глаза улыбчивые.

– Вот, – сказал Егорка. – Ты, конечно, так не сможешь…

– Тебе бы циркачом, – уважительно сказал Иван.

– Нет. Я стану изобретателем. Самолет, понимаешь, хочу придумать с пропеллером на хвосте.

– Шиворот-навыворот…

– Как считать… А может, мотор впереди и есть шиворот-навыворот… Ты почем знаешь? Один мудрец надумал собак звать Бобиками. А все решили, что так и нужно.

Иван задымил самокруткой. Лукаво следил за тем, как Егор прячет в карманы свои сокровища.

– Покажи саблю, – вдруг попросил мальчишка. – Она у тебя большущая.

Иван сказал:

– Сабля как сабля… Обыкновенная.

– Хоть одного бандита зарубил?

– Зачем же одного? – степенно ответил Иван. – До десяти считать умеешь?

– До тыщи.

– Хвастанул.

– Могу посчитать… Только шестнадцать минут слушать придется.

– Тогда сдаюсь…

– То-то… – Егор присел на лавочку рядом с Иваном и милостиво сказал: – Так и быть… Щенка я назвал Аскольдом.

Иван в удивлении приподнял брови.

– Никому не нравится, – согласился Егорка. – А мне очень. Открытка есть такая. На ней корабль с пушками. И написано: «Крейсер «Аскольд».

– Но щенок же не крейсер…

– Конечно нет… Но ведь имя же красивое…

– Сносное…

Егорка махнул рукой:

– Бестолковый ты… Не пойму, зачем ко мне каждый день приходишь?

– Сынок в Виннице таких лет, как ты, остался.

– Егорка тоже?

– Нет. Тарас…

– Хорошо. Представляю, была бы скучища, если бы всех Егорками звали…

– Имен в святцах много, – сказал Иван.

– А что такое святцы?

– Ну… У батюшки…

Иван не закончил фразы. На окраине станицы, у речки, где уже белел редкий туман, раздался звук военной трубы.

«Тра-та-та…»

Тревога!

– Прощай, Егорка, – сказал Иван. – Живы будем – свидимся!

2. СЕМЕН ЛОБАЧЕВ

День был сухой. И земля не липла к подошвам. И у заборов вновь зеленела трава, короткая и очень яркая трава. Солнце тоже было ярким, почти весенним. Но земля пахла иначе, чем весною. И тут уж ничего нельзя было поделать.

Через улицу на протянутой веревке сушилось белье. У кого-то на чердаке ворковали голуби. Тощая собака лежала возле церковной паперти и, урча, покусывала на себе шерсть. Церковь была заколочена двумя досками крест-накрест. На одной из них чернела надпись: «Брутто 600».

В центре площади, хранившей следы колес и лошадиных копыт, горбатый мужик торговал керосином. Керосин был в цистерне, закрепленной на телеге. Пегий конь уныло шевелил хвостом.

С десяток женщин – кто с ведром, кто с банкой, кто с бутылью – стояли друг за дружкой.

Семен узнал Марию. Она стояла второй от конца очереди, держа в руке бутыль, покрытую плетеным чехлом. Мария тоже увидела Семена. Но не улыбнулась, не кивнула, а посмотрела, словно незрячая… Семен сделал вид, что не знает ее. Но убавил шаг. И пошел тихо-претихо, потому что торопиться теперь просто было ни к чему.

За околицей, где дорога разветвлялась, находился колодец. Возле колодца мутнели лужи. И веревка на барабане была мокрой.

Семен вспомнил, что нужно было простирнуть носовой платок. Но ведра у колодца не было. И вообще стирать возле колодца неприлично.

Тропинка медленно сползала вниз, а потом опять поднималась вверх, огибая три раскидистые акации, поодаль от которых стоял сарай для сена с широкими распахнутыми настежь дверями.

Вначале Семен остановился под акацией. Закурил. Темные, похожие на двоеточие муравьи торопливо ползали, нет, бегали вверх-вниз по стволу дерева. Семен обдал муравьев дымом. И длинная цепочка стала еще подвижнее. «Насекомое, – подумал Семен. – Захочу – и раздавлю». Но давить не стал. Просто пугал их дымом. И все…

А когда самокрутка укоротилась до величины наперстка и уже обжигала губы и пальцы, Семен щелчком бросил ее на дорогу.

И она полетела, оставляя за собой хвост мелких, быстро гаснущих искорок…

Семен пошел к сараю…

Он упал в душистое сено лицом вниз. И лежал так до тех пор, пока не почувствовал, что начинает засыпать. Тогда он сел, протянув длинные ноги, и принялся растирать виски.

Мария показалась в светлом проеме двери как-то неожиданно. Она оперлась рукой о косяк и смотрела на Семена. Он не мог сказать, смотрит ли она с интересом, с любопытством или с волнением, тепло ли, холодно… Она глядела без улыбки и без зла. Глядела, может, просто потому, что у нее есть глаза. И она не могла стоять на пороге сарая и жмуриться, точно от яркого света.

Он позвал:

– Иди сюда.

Она покачала головой, чуть разжав губы: они были у нее влажные и темные. Вероятно, она часто облизывала их.

– Иди сюда, – повторил он.

– Мне так лучше, – сказала она. – Я смотрю на тебя сверху. И ты кажешься маленьким. А ведь ты большой, как дом. И я боюсь тебя.

Мария повела головой, и коса свесилась через плечо. Мария стала расплетать ее, словно здесь никого не было.

– У тебя косы, как у цыганки, – сказал он.

– Ну и что?

– Просто красиво. И глаза у тебя красивые, и лицо. И все остальное.

Она покраснела. И он поднялся и стал рядом с ней.

– Ты боишься меня? – спросил он.

– Я боюсь темноты. И мышей, – ответила она.

– Не надо стоять в дверях, – сказал он. – Нас могут заметить. И пойдут разговоры.

– Обо мне и так идут разговоры, – возразила она.

– Ну и пусть, – сказал он. – На то у людей и языки, чтобы болтать ими…

– Ты же не хочешь разговоров…

– Я никого здесь не знаю. И не желаю слышать, что о тебе говорят. Я боец Красной армии. Я здесь для дела…

– Уедешь… А обо мне опять будут судачить.

Сейчас она теребила косу, а он стоял близко и держал Марию за локоть.

– Всему причиной зависть.

– Нет, – возразила она. – Ты совсем меня не знаешь…

– Знаю. Ты самая лучшая… Я женюсь на тебе.

Она усмехнулась:

– Было бы сказано…

– Я женюсь… Я люблю тебя. Мне сегодня ничего не нужно. Понимаешь, ничего… Я люблю тебя. И вернусь, как только бандитов переловим. А о прошлом забудь. Кто прошлое помянет, тому глаз вон. Я ведь тоже, Мария, не ангел. Я люблю, люблю, люблю…

Губы ее пахли садом. И сено звало, точно