Камила - Станислава Радецкая

и красавица улыбалась шуткам своего провожатого и бесстрашно вынимала понравившиеся чулки из-под низа горы, кокетливо приподнимая юбки, чтобы приложить ткань к тонкой лодыжке. Она кого-то напоминала, но я никак не припоминала, где могла ее видеть. Кавалер повернулся к хозяину, чтобы осведомиться о чем-то, и мне показалось, что у меня кружится голова: это был Штауфель. На всякий случай я перекрестилась, но он никуда не исчез, и тогда я поспешила уйти. Вена — тесный город, хоть здесь и легко затеряться.

Глава двадцать третья

Домой я вернулась после того, как стемнело, и впервые подумала, что наш дом беден и угрюм. Петер нагадил мне на коробочку с румянами, доктор писал бесконечные письма друзьям, господин Тишлер подсчитывал расходы и мрачно насвистывал мелодию из марша принца Ойгена — грязные стены, тусклый свет свечи, все наводило тоску. Госпожа Тишлер забрала у меня ткань и велела приготовить для мужчин большую яичницу с салом. После Пасхи мы ели только пшено, горох и прошлогоднюю квашеную капусту, приправленную соленым салом, — налоги, взносы, подорожавшее вино и расходы на обычные нужды съедали немало денег. Я старалась не думать об Иштване, но у меня не получалось, и я чуть было не сожгла себе юбку, когда неосторожно наклонилась над очагом. Госпожа Тишлер вышивала в уголке и время от времени странно посматривала на меня.

— Хорошо, что тебя не было дома, — наконец сказала она, и я выпрямилась и вытерла пот с раскрасневшегося лба.

— Почему?

— За тобой приходил сама-знаешь-кто, — выпалила госпожа и смутилась, как девчонка. Я наморщила лоб, и сердце у меня радостно екнуло. Я опять подумала про Иштвана, но тут же скисла, когда госпожа Тишлер сочла нужным добавить, — Комиссар ругался, что ты водишь его за нос, и грозил оштрафовать нас и выкинуть из города. Они повздорили с доктором Мельсбахом, — она вздохнула и опустила вышивку, райскую птицу среди цветочных ворот, на колени.

— А.

Я уже и позабыла о капитане, и почувствовала досаду. Одно мне льстило сейчас: он не знал, что гнался за мной несколько лет назад, чтобы посадить в тюрьму, и теперь вновь хотел меня поймать, но уже совсем из-за иной страсти. Сало зашипело на сковороде, скукожилось, и я разбила о край посуды шесть яиц: по два на каждого.

— Может, все же уедешь?

Белок одного из яиц лопнул и теперь телепался от жара, как простыня на ветру.

— Будет только хуже.

Госпожа Тишлер опять тяжело вздохнула. Я перевернула яичницу и подержала ее с минуту на другой стороне, чтобы подрумянить глазастые желтки, а затем сняла с огня сковороду и отнесла ее на обеденный стол. Хозяйка поторопилась позвать всех домашних ужинать, и пока они спускались вниз, мы разлили по кружкам кисловатый и мутный напиток из прошлогодних яблок. Под потолком витал дух отчуждения и печали, каждый молчаливо ковырялся в тарелке, и только господин Тишлер пытался хоть как-то развеселить нас. Он то восхищался яичницей, то принимался рассказывать какую-нибудь историю из своей молодости, но все время сбивался и не мог закончить мысль, будто меж нами затесался невидимый гость и невольно привлекал к себе внимание. Я почти не поднимала глаз, обхватив ладонями кружку, но пару раз ловила на себе взгляд Йоханнеса.

После ужина он позвал меня наверх, пока Мартин на кухне возился с пуговицами на его черном камзоле. Идти мне не хотелось и разговаривать тоже, но обидеть доктора я не могла. Я остановилась на пороге, не решаясь переступить его, и привалилась плечом к косяку двери.

— Устала? — доктор сидел в кресле, держа на коленях раскрытую книгу. Он чуть-чуть распустил шейный платок и внимательно глядел на меня. Лента в его волосах ослабла, и мне захотелось ее поправить. Я пожала плечами, и он пригласил меня сесть напротив.

— Наверное, ты уже знаешь, что случилось сегодня днем?

Я кивнула, и доктор захлопнул книгу и крикнул вниз, чтобы Мартин сварил кофе. Я присела на край низенького табурета, чтобы вскочить в любое мгновение.

— Это плохая история, Камилла, — Йоханнес тщательно подбирал слова, видимо, не желая меня обидеть. — Как твой друг, я не хочу, чтобы ты попала в беду. Ты можешь уехать сегодня к моим друзьям, если желаешь.

— Но ведь тогда я не смогу вернуться, — мой голос звучал, точно чужой.

— Не сразу, — смягчил горькую пилюлю Йоханнес. — Через год все забудется.

Я разгладила складку на подоле, внимательно рассматривая льняное плетение. Могла ли я забыть Иштвана через год? Вряд ли.

— Если я уеду, и вам, и господину Тишлеру придется нанимать кого-то со стороны.

— Деньги не так важны, Камилла. Мы говорим о твоей судьбе. Может быть, я покажусь сейчас грубым, но буду говорить прямо. В лучшем случае ты встретишься с этим человеком один раз, но я сомневаюсь в этом. Я не хочу, чтобы ты стала содержанкой. Не хочу, чтобы ты обнаружила, что понесла от него. Понимаешь… — он запнулся, но все-таки продолжил. — Для тебя это будет концом.

Я вопросительно взглянула на него. Йоханнес волновался, и я видела, как его пальцы дрогнули, будто он хотел что-то удержать.

— Ты еще молода и думаешь, что впереди еще много времени. Но это не так. Оно течет быстро. Тебе нужно найти хорошего человека, выйти за него замуж, чтобы он заботился о тебе. Может быть, ты думаешь, что на деньги, которые получишь, сможешь богато жить? Я видел немало женщин, которым приходилось продавать себя. Они плохо заканчивали. На самом дне.