Богова делянка - Луис Бромфилд

что, как нам чудилось, мы слышим, хоть я и знал, это не так, как знал, что некоторое время мы проспали на лестнице; и я говорил самому, себе: «Уже вынесли; сейчас они в саду — копают». Потому что в какой-то момент уверенность исчезает; где-то между сном и бодрствованием я думал, что вижу, — или же мне приснилось, что я и впрямь вижу — в саду, под яблонями мерцание фонаря. Только не знаю, видел я фонарь или нет, потом за окном было утро, шел дождь, а Отец уже уехал.

3

Должно быть, он уехал во время дождя, который все лил и во время завтрака и во время обеда, похоже было, нам вовсе не придется выглянуть из дому; наконец, отложив шитье, Бабушка сказала:

— Очень хорошо. Принеси-ка поваренную книгу, Маренго.

Ринго принес из кухни поваренную книгу, и, пока Бабушка открывала книгу, мы с ним растянулись на полу.

— О чем мы сегодня почитаем? — спросила она.

— Почитай про пирог, — сказал я.

— Очень хорошо. Какой пирог?

Только вопрос был ни к чему: прежде, чем она его задала, Ринго уже отвечал:

— Кокосовый пирог, Баушка.

Он каждый раз говорил «кокосовый пирог», потому что мы никогда так и не могли решить, пробовал когда-нибудь Ринго кокосовый пирог или нет. Такой пирог был у нас на рождество именно перед тем, как все это началось, и Ринго пытался припомнить, досталось им на кухне хоть что-нибудь от него или нет, но припомнить не мог. Время от времени я брался помочь ему решить, заставляя его рассказать мне, какого пирог был вкуса и как выглядел, и порой он чуть не совсем готов был дать ответ, а потом передумывал. Потому, говорил Ринго, уж лучше пусть он только, может быть, пробовал кокосовый пирог и того не запомнил, чем знать наверняка, что не пробовал; и если опишет не тот пирог, то уж никогда не попробует кокосового за всю свою жизнь.

— Думаю, если еще раз прочитать, вреда не будет, — сказала Бабушка.

В середине дня дождь прекратился: когда я вышел на заднюю галерею, и Ринго у меня за спиной спросил: «Куда идем?», и все спрашивал об этом и после того, как мы миновали коптильню, откуда мне было видно хлев и хижины: «Куда счас идем?», светило солнце. Еще до того, как мы добрались до хлева, за оградой, на выгоне показались Джоби и Луш, которые вели мулов из нового загона.

— Теперь чего будем делать? — спросил Ринго.

— Наблюдать за ним, — говорю.

— Наблюдать за ним? Наблюдать за которым? — Я посмотрел на Ринго. Он вытаращил на меня глаза, белые и неподвижные, как нынче ночью. — Ты про Луша говоришь. Кто нам велел, чтоб за ним наблюдать?

— Никто. Просто я знаю.

— Байярд, тебе это приснилось?

— Да, этой ночью. Там были Отец и Лувиния. Отец велел наблюдать за Лушем, потому что тот знает.

— Знает? — сказал Ринго. — Чего знает? — Но ему тоже не было необходимости об этом спрашивать — миг, и он сам ответил, глядя на меня своими круглыми, спокойными, редко мигающими глазами: — Вчера. Виксберг. Когда Луш его разрушил. Он тогда уже знал. Как когда он сказал, ’сподин Джон не в Теннесси и, как пить дать, ’сподина Джона там и не было. Выкладывай дальше; чего тебе еще велел сон?

— Вот и все. Наблюдать за Лушем. Что он узнает раньше нас. Отец сказал, Лувинии тоже придется наблюдать за ним, хоть он ей и сын, ей придется еще немного побыть белой. А если мы будем наблюдать за ним, так по тому, что он станет делать, можем узнать, когда это должно случиться.

— Когда чего должно случиться?

— Не знаю.

Ринго глубоко вздохнул, один раз вздохнул.

— Значит, так и есть, — сказал он. — Если ктой-то тебе чего скажет, это, мож быть, и враки. Но уж если во сне увидишь, так не мож быть враки, потому как там нет никого, кому их сказать. Значит, надо наблюдать за ним.

Когда те двое запрягли мулов в повозку и двинулись к тому месту, где прежде рубили деревья, мы пошли следом. Два дня мы наблюдали за ними из укрытия. Тут мы сообразили, как внимательно следила все это время за нами Лувиния. Иной раз, когда мы, спрятавшись, следили за тем, как Луш и Джоби нагружают повозку, мы слышали, как она громко кликала нас, и нам приходилось убираться украдкой, а потом мчаться бегом, чтобы Лувиния могла обнаружить, что мы несемся совсем с другой стороны. Иногда она натыкалась на нас прежде, чем мы успевали зайти в обход. И пока она нас ругала, Ринго прятался за моей спиной: «Какую такую чертовщину вы счас затеяли? Чего-то вы обои замышляете. Чего такое?» — но мы ей не говорили, а возвращались следом за ней в кухню, пока она через плечо все бранила и бранила нас, и когда она входила в дом, мы ступали тихо-тихо, пока снова не оказывались вне поля ее зрения, и тогда мчались назад, чтобы, спрятавшись, наблюдать за Лушем.

Стало быть, мы были около их с Филадельфией хижины, когда он оттуда вышел. Мы дошли за ним до нового загона и слышали, как он поймал мула и уехал верхом. Мы пустились бегом, но, когда тоже выбрались на дорогу, был слышен лишь затихавший вдали скок бегущего мула. Но прошли мы изрядно, потому что даже голос Лувинии, которая звала нас, доносился слабо, еле слышно. Мы посмотрели на тянувшуюся под звездами дорогу, в ту сторону, где скрылся мул.

— Вон там — Коринф, — сказал я.

Вернулся он лишь на следующий день, уже затемно. Мы держались неподалеку от дома, по очереди наблюдая за дорогой, чтобы не дразнить Лувинию, — на тот случай, если он допоздна не вернется. Стало поздно; она проводила нас наверх, в постель, а мы опять улизнули; мы как раз проходили мимо хижины Джоби, когда дверь отворилась и Луш как бы вроде вынырнул из темноты прямо рядом с нами. Он был почти совсем рядом, так что немножко — и я мог до него дотронуться, а он нас совсем не видел; просто внезапно как бы повис в воздухе на фоне освещенной двери, словно вырезанная из жести бегущая фигурка; потом он вошел, дверь снова захлопнулась, и стало черно, чуть ли не раньше, чем мы успели сообразить, что же увидели. И когда мы заглянули в окно, он стоял перед очагом, одежда в грязи и изодрана в клочья, оттого, что прятался от патрульных по болотам