День начинается - Алексей Тимофеевич Черкасов

Мараловод Павел верхом на игреневой лошадке догнал Вихрастого Игнашку в трех верстах от займища.

– Тебя и надо! – крикнул Павел, загородив лошадью дорогу Игнашке. – Ты вроде драпа даешь! Ловко! Хвост замаран – голову прячешь?

Марья заголосила. Вихрастый Игнашка растерянно бормотал:

– Меня? Куда меня надо?

– Давай поворачивай в займище. Там разберемся, куда едешь, зачем едешь и все остальное.

– Да я ить токмо за грибами… к тетке Дарье… в Осиновку.

– Я тебе дам за грибами! Поворачивай!

Вихрастый Игнашка завернул пузатого мерина и нехотя пошел следом за мараловодом. «А што я? Это самое дело… Редькин за все это дело повезет, – думал он. – А што? Ни сном ни духом, знать ничего не знаю… Искали золото вместо железа? Ну дак што? Это все Редькин. И Муравьева подкузьмить: все по его плану. А я што? Вроде пристяжного в их деле…»

В доме Ивана Ивановича из объемистых карманов Вихрастого Игнашки мараловод Павел изъял флакон с золотом. Аграфена Терентьевна, сердито поджав губы, взглядывала на Вихрастого Игнашку и только покачивала головой. Марья ревела в избушке, издавая такие режущие звуки, что даже Иван Иванович морщился.

Похаживая вразвалку из угла в угол, чинно разглаживая рыжую подстриженную бороду, он вдруг спросил:

– Как звать-величать?

У Вихрастого Игнашки перехватило дух. Разве Иван Иванович не знает его имени и отчества? Ведь он же у него всю войну работает объездчиком и живет в одном займище бок о бок?

– Звать Игнатием. По отчеству Михайлыч.

– Эх-хе. А фамилия?

– Да Лосев же я, Иван Иванович! Али вы забыли?

Иван Иванович топнул ногой:

– Допрашиваю, значит, отвечай. Чем живешь?

– Я-то?

– Ты!

– Да вот объездчик я. С бабой живем. Марьей звать. Григорьевна. Двое. Детей не сподобилось иметь, – залепетал Игнашка.

– Эх-хе! А воровать сподобился? – вдруг закричал Иван Иванович. – Знаю, какие узлы вязал с Редькиным. Все знаю! Эх-хе! Где вы искали железо? На прииске? Эх-хе! Это чье золото? – и указал крючком пальца на флакон с золотом. – А куда это вы плавали по Варгатею с Редькиным? Покуда тут Чернявский глотку заливал винцом? А? Эх-хе! Об этом будет разговор второй. Все будет записано на бумагу. Павел, садись, пиши! Гусаку моему кто отвернул голову? Ты. И где он был обихожен и зажарен, этот гусак? У тебя. Про гусака записывать не буду. А вот про убитых маралов запишу. Обо всем этом будет разговор.

Иван Иванович приступил к главному:

– Где искали железо?

– Железо? Железо? – у Лосева запершило в горле.

– Ты как говорил своей Марье?

– Я-то?

– Ты мне отвечай, какие вел разговоры с Редькиным? Ну! Искали вы железо или совсем не искали? Токмо за маралами бегали?

– Да, вроде были разговоры… – мямлил взмокший Игнашка, щурясь на свет десятилинейной керосиновой лампы. – Я, Иван Иванович, про все сам… Я расскажу… Значит, было дело так… Вы тогда были где-то в тайге. Раз было, значит, ночью. Лежу я это с бабой своей Марьей. А уснуть не могу. Перекатываюсь, значит, с боку на бок. А Марья меня толк да толк. «Че не спишь, грит, леший?» Ну я, значит, притих и лежу. Вроде сплю. И потом на зорьке ка-ак бахнет! Аж избушка затряслась. Тут и постучался Редькин. Ну, значит, я открыл. Грит, косача убил. А припер вашего гусака. С этого и началось… Таинство.

– Ну? И съели?!

– В ту же ночь, – пролепетал Вихрастый Игнашка.

– Да ты мне што про гусаков-то зубы заговариваешь? – обрушился на него Иван Иванович. – Ты мне про дело говори! Таинство! Далее выкладывай! Ну!

– А далее и пошло… Слово за слово… Он грит… Я грит… Мы грит…

На этот раз Вихрастый Игнашка, тяжело ворочая языком, рассказал то, что более всего интересовало Ивана Ивановича.

– …Такой, значит, вел разговор Редькин. Я ему то, се. А он мне то, это. Марья, значит, говорит: «Иди. Человек грамотный. Толк знает». Ну, я и подался. Нутром-то против был, а ноги пошли.

– Эх-хе! – крякнул Иван Иванович.

Мараловод Павел в это время старательно записывал признания Игнашки.

– А Чернявский? – спросил Иван Иванович.

– Он пил запоем. А Редькину, значит, поручил пройти по тайге искать железо. А меня дал ему в придачу. Ну и пошли.

– Куда?

– Да по железо.

– Врешь!

– Истинный бог, не вру, – Игнашка перекрестился.

– Врешь, конопатый! Врешь, эх-хе! – вспылил Иван Иванович. – Вы тут спелись, куда идти и зачем идти. Порода паскудная! Знаю все ваши проделки! Выкладывай, не мусоль. Эх-хе!

Игнашка напряженно думал, мигая коричневыми глазами, смахивая рукавом пестрой рубахи пот с корявого лица: «И лампа коптит. Вроде вытряхнут на меня всю копоть. Вот ты и возьми, как я осекся, а? А что я? Редькин за это дело повезет».

– Ну! – торопил Иван Иванович.

– Дак вот я же и говорю: пошли мы вверх по Ослянке, а потом свернули.

– Куда?

– На Дубовку.

– И потом?

– А потом… А потом, значит, все он, Редькин, баламут. Грит, под видом разведки за железом… Покуда шель да шевель. Двадцать семь днев охотились на маралов да золото нащупали в Кедровской впадине. А я што? Воля исполнительная. Нутром-то против был, а руки работали. И вовсе не на прииске! А новое место взяли. Как на Ворончихе. И сам Чернявский там был подпослед. И рулеткой измерял, и чертил плант. И все такое разное. Мы вроде как бы наткнулись на новые россыпи. Я толковал Гавриле Елизаровичу, как бы, мол, худа не было. Вроде не по закону… Таинство. Убивать маралов и все такое. Не по совести. Да што я? Воля исполнительная!

– Врешь, супостат, эх-хе! – рявкнул Иван Иванович. – Нутро у тебя вонючее, бессовестное. Эх-хе! Ты толковал Марье в постели, вот где толковал, конопатый. Знаю, все знаю. Много золота цапнули?

Игнашка, отупело уставившись на лампу, пробормотал что-то о 85 граммах золота, полученных им от Редькина, и о том, что ему неизвестно, сколько оставил себе металла Редькин… Игнашка стал жаловаться: и плечи мозжат, и голова гудит, и сердчишко ноет – беда!

Иван Иванович плюнул с презрением.

– Воровать сподобился, а правду говорить не сподобился, воля исполнительная! Тьфу! Вша, а не человек.

И, метнув глазами исподлобья, приказал:

– Подпиши заявление. Передам куда следует, а там разберутся. Супостаты, мошенники! – гремел Иван Иванович. – Ишь ты, таинство!.. Эх-хе. А ты подумал про жизню будущую? Можно жить с такой подлой душой али не можно? Эдак не проживешь. Теперича другой характер жизни: все богаты – и я богат. Все