Осада - Джейк Хайт

Весна 1453 г. — зима 1454 г.

После падения Константинополя

Мехмед ехал к поверженному городу по равнине, усеянной множеством трупов, уже ставших добычей стервятников и бродячих псов. Ров выглядел еще отвратительнее — его, безводный и глубокий, заполняли тысячи мертвых тел, и трупный смрад дурманил голову. Султан поспешил миновать ров и въехать за внешнюю стену сквозь широкий пролом. Пространство между стенами заполняли трупы христиан и янычар, у ворот еще дымились обломки мантелетов. Мехмед проехал через кучи трупов к воротам, где его ждал в седле Исхак-паша. Доспех того был заляпан кровью, через лоб тянулся уродливый шрам, но держался паша уверенно и гордо.

— Ваше величество, поздравляю — город ваш.

— А император?

— Тело исчезло. Многие говорят, что видели его гибель, но найти тело среди всего этого, — паша указал на груды трупов, — будет трудно.

— А семья? Кто-нибудь остался в живых?

— Немногие. Сына у императора не было, мы собрали всех членов его рода, каких смогли отыскать.

— Казнить их, — велел султан. — Я не желаю, чтобы откуда-нибудь выплыл наследник и ударил в спину.

— Да, ваше величество.

— А где Улу?

Исхак-паша указал на тело павшего гиганта. Оно лежало неподалеку.

— Улу был первым из янычар, кто прорвался за внешнюю стену и достиг ворот.

Мехмед спешился, подошел к мертвому и молча встал рядом, погруженный в мысли. Константинополь пал, но победа унесла всех, кто был близок Мехмеду. Сам султан принесен сыном в жертву, предала Гульбехар, предала Ситт-хатун, и даже Халиль оказался изменником. Теперь же был мертв и Улу.

— Прощай, друг, — прошептал Мехмед, затем добавил уже громче: — Похороните его прямо здесь. Отныне эти ворота носят имя Улу, в знак его доблести и верности.

Затем он снова уселся на коня, направился к воротам. Когда султан въехал, бродившие за ними турецкие воины восторженно закричали. Они бросали награбленное, где стояли, и подбегали к проезду с воплями: «Мехмед Фатих! Мехмед Завоеватель!»

Султан подумал: теперь он и в самом деле завоеватель. Он лишился многого, но мог смириться с потерями. Слава обходится и дороже, а это была настоящая слава. Мехмед гордо выпрямился в седле, пришпорил коня, тот пошел рысью. Все больше воинов выстраивались вдоль улицы, скандируя имя султана-победителя. Мехмед же ехал по городу — одинокий и торжествующий.

* * *

Геннадий стоял на коленях в церкви Спасителя в Хоре, молясь вместе с перепуганными людьми, набившимися в церковь и запершими дверь. Снаружи доносились вопли убиваемых, грубые крики турок. Затем раздался грохот, двери церкви сотряслись. Какая-то женщина пронзительно вскрикнула, люди устремились к алтарю, подальше от двери. Загрохотало снова, кованые петли покривились, полетела щепа. Молитва превратилась в истерический визг и причитания. Геннадий встал и тихо удалился в укромную нишу за алтарем. Громыхнуло еще раз, и двери распахнулись.

Турки ворвались в церковь с мечами наголо. В тесноте никому было не увернуться; враги рубили беззащитных стариков; детей и женщин волокли наружу, сцепляли кандалами, выстраивая длинной шеренгой — хоть сейчас на невольничий базар. Геннадий стоял в нише, трепеща, и пытался себя успокоить. Турок подошел к алтарю и принялся сдирать кинжалом золотую фольгу. Оглянулся и заметил монаха. Ухмыльнулся, вытянул меч из ножен.

— Стой! — возопил Геннадий. — Султан обещал мне защиту! Он дал слово! Остановись! Подожди!

Но турок не остановился. Он подступил, занес меч.