Кадры - Ольга Федорова

Ольга Федорова

Кадры

В пятницу вечером пятидесятилетний начальник технического отдела Андрей Докукин ещё раз обошёл кабинет, удостовериться, что вся оргтехника, а главное обогреватели, выключены. За стеной о чём— то громко спорили сотрудники.

«Ну да, в воскресенье же выборы президента», — подумал он. Спорили его заместитель Стрешнев с инженером Приоровым и проектировщицей Свибловой. Ни общий для них сорокалетний возраст, ни хорошие, почти приятельские отношения, не мешали им иметь противоположные взгляды не только на политэкономию, но и в целом придерживаться разных позиций в вопросах экономических формаций.

— Лес, газ, нефть все у нас есть, — кипятился коммунист Стрешнев. — Денег вот только почему— то у народа нет!

Пальто его, одетое наполовину, волочилось по полу, но он не замечал этого, жестикулируя рукой, не продетой в рукав.

— Ну, Семён, не горячись, — прервала его "единорос" Свиблова. — Социальная защищённость не обходима — кто бы спорил? Но в разумных пределах, препятствуя превращению человека в тунеядца.

Стоя перед зеркалом, она заправляла волосы под беретку.

— Сам знаешь, каждая клетка сопротивляется работе. Что ты смеёшься? Вот, например, мой сосед по садовому участку Вадим, отец четырёх детей, всегда много работал, но мало отдыхал, и мы с соседями на его фоне со своими шезлонгами да надувными бассейнами выглядели почти бездельниками. А в этом году их семья получила хорошие дотации на детей, и этим летом, веришь, Семён, — Свиблова, кажется, справилась с выбившейся прядью, — Вадим вообще не работал. А все три месяца пропьянствовал. Зато мы с соседями эти — "почти бездельники" привозили по пятницам продукты и для его семьи. Дети ведь не виноваты, что их папаша получил хорошие дотации и умело ими распорядился! Выходит и социальная защищённость, Семён, к сожалению, и так может выглядеть.

— Послушайте! — обматывая шарфом шею, в спор вступил «яблочник» Приоров. В тоне его голоса звучали снисходительные нотки человека, глубоко убежденного в своей правоте.

— В каждой программе, — он прокашлялся, — бесспорно, есть здоровое зерно, но поймите, произрасти оно может лишь на благодатной почве.

Приоров чуть— чуть помолчал, чтобы усилить значимость своих слов.

— А почва эта — свобода — и ни что кроме неё не может сделать человека достойным!

— Да, свобода — это заманчиво, — коммунист Стрешнев примирительно улыбнулся Приорову, — вот только выдавать её, оказывается, нужно как пертусин в детстве, по ложке.

Докукин, закрыв кабинет, прямиком направился к холодильнику, неприметно встроенному в офисную мебель. Утром до работы он накупил полный пакет продуктов и теперь осторожно вытягивал его с полки.

— Андрей Кузьмич, вы хорошо заправились на выходные! — Стрешнев кивнул на пакет.

— Да нет, это для дачи.

— На дачу едите? А как же выборы? — потупился он.

— Да я к приятелю, в деревню. В Москву, думаю вернуться заполночь.

— А, значит голосовать пойдете? — не

унимался Стрешнев. — Если не секрет, за кого? А то мы здесь всё спорим, спорим.

— Я, Семён Игнатич, за народ хочу голосовать.

Все трое сотрудников как — то одновременно замерли, глядя на Докукина.

— Да, за народ, как говорили древние, за тот народ, который достоин своего правителя.

— Андрей Кузьмич, ну, серьезно, — допытывалась Свиблова — за кого?

— Да, честно сказать разницы особой нет!

— Как это? — одновременно проговорили все трое.

— Ну хорошо — Докукин мельком глянул на часы, поставил пакет на стул и расстегнул куртку.

— Посмотрим на наш коллектив. Мы на хорошем счету, нас регулярно поощряют, «наверху», — он поднял голову к потолку, — в пример ставят. Но я — то знаю и не скрываю, что вся сила в вас, не во мне. Перейди любой из наших сотрудников, за малым исключением на другую работу и даже в другую отрасль, и там не оплошает!

— Андрей Кузьмич! Приоров широко раскрыл глаза. — Ваша самооценка явно занижена!

— Конечно, я не последний работник, но руководить вами, признаться, не слишком сложно, и завтра, — он пристально посмотрел на Стрешнева. — ты, Семён Игнатич, заняв мою должность, сам убедишься в этом.

— То есть, кадры решают всё? — Прищурился Приоров.

— Выходит, решают. А там, где не решают, вынуждают людей после работы ехать за сто километров в противоположную сторону от дома.

— Непонятно, Андрей Кузьмич. — Свиблова все продолжала воевать с непокорной прядью.

Докукин машинально достал из кармана телефон и положил его обратно.

— Сейчас поеду к своему давнему приятелю в деревню. Мы жили с ним когда-то в одном доме, учились в одной школе, играли в хоккей в дворе. Знаете, катки такие "коробочки". Мы сами их заливали, сами шили амуницию из кожи — щитки, краги, маски. Он, Славик, лучше всех нас в хоккей играл. Приезжали к нам тренеры. Из всего района, помню, только троих отобрали. «Славу вашего, — шутили они, — сам Бог в ноги поцеловал!». Поездил Славик пару — тройку раз на стадион в «Крылышки» через всю Москву, да и бросил. Это сейчас спорт с коммерцией в обнимку ходят, и честолюбивые родители детей готовят в чемпионы. А тогда время было ещё послевоенное, родители наши работали с утра до ночи. Главное — дети сыты, учатся, а всё остальное — вторично. Потом мы переехали из коммуналки в отдельную квартиру, но в другой район, и пути наши со Славиком разошлись. Слышал от общих друзей, что он на Севере служил, оттуда и жену привёз, работает в такси. А лет пятнадцать назад, в середине девяностых случайно встретил его у метро. Вот радости — то было! Он дом купил в деревне, в Солнечногорском районе, куда, я сейчас и еду. Были мы у него с женой зимой. Домик неказистый, да баня отменная! Парились, в снег бросались. В доме печь; ели картошку с грибами и солёными огурцами, самогонку пили! Всё просто, но до чего хорошо! С тех пор, в каких только банях я не побывал, но лучше той уже не будет! Сначала встречались со Славой, перезванивались, потом потерял я его телефон. В этом году решил во что бы то ни стало разыскать его, поздравить с Днём Советской Армии, как мы всегда раньше друг друга поздравляли. Поверите, через семерых знакомых, наконец, раздобыл его номер телефона. Поздравил. Живёт он в той же деревне один, с женой развёлся, квартиру дочери с внуками оставил. Из деревни почти не выезжает, сам еле — еле ходит; ноги, в которые его Бог поцеловал, он ещё на Севере застудил. Дочь пытается оформить ему пенсию. Обещал я навестить Славу, а пока предложил денег ему перевести. «Ну, пошли, — говорит, —